В проекте «Жить долго» совместно с Корпоративным университетом Сбербанка рассказываем, можно ли победить старение и продлить активный период жизни.
За время, прошедшее с конца Второй мировой войны, средняя продолжительность жизни человечества увеличилась больше, чем за всю его предыдущую историю. Именно этот факт обусловил демографическую ситуацию, которую принято называть глобальным старением населения. Во всех странах существенно увеличилось количество пожилых людей, особенно это касается развитых государств.
Увеличение количества пожилых людей привело к возникновению проблемы эйджизма, дискриминации по возрасту. Он стоит в том же ряду «измов», что и сексизм, расизм и другие. Термин «эйджизм» ввел врач-психиатр (а не социолог или психолог) Роберт Батлер в 1969 году. Батлер был первым директором американского института по исследованиям старения. Впоследствии он написал большую книгу про социальные проблемы пожилых и в 1976 году получил за нее Пулитцеровскую премию.
Батлер определял эйджизм как комбинацию трех связанных элементов: стереотипов о пожилых людях и старости, дискриминационных практик, политических и институциональных решений. Стереотипы о пожилых людях реализуются через дискриминационные практики, а политические и институциональные решения закрепляют негативное отношение к пожилым.
Последние трактовки эйджизма даже более радикальны. Они предполагают, что стереотипы о людях, в том числе и положительные, так или иначе связаны с их возрастом. Существует отдельный термин — ювенальный эйджизм, но статей на эту тему написано немного. Эйджизм довольно модная тема для исследований, но он значительно уступает по количеству публикаций и расизму, и сексизму. Несколько лет назад группа американских авторов проводила общее исследование количества статей, написанных по этим сюжетам. Выяснилось, что среди исследователей расизм примерно в 10 раз популярнее эйджизма, а сексизм — в 3–4 раза.
Мы можем наблюдать проявления эйджизма в самых разных сферах общественной жизни, например в средствах массовой информации. Мы с коллегами провели исследование в Саратове, которое показало забавный факт: люди, которые чаще смотрят телевизор, в большей степени уверены в том, что пожилые люди несчастны, больны и постоянно терпят плохое отношение к себе. Это объясняется легко: пожилые обычно попадают в теленовости именно в этом статусе. Еще недавно существовало не так много образов успешных пожилых людей, сейчас ситуация немного улучшилась. Средства массовой информации повинны в воспроизводстве негативных стереотипов о страдающих пожилых людях, что далеко не всегда является правдой.
Отдельная проблема — это медицинская власть. Старость оказывается медикализированной — описанной как медицинская проблема, за которую должны отвечать врачи. Это приводит к парадоксальной ситуации: старость есть зона ответственности медиков, но ее принципиальное излечение невозможно. Классическая роль больного по Парсонсу не работает, мы заходим в тупик. Среди медиков геронтологические специальности гораздо менее популярны, чем другие варианты развития профессиональной карьеры. В нашей стране осталось небольшое количество кафедр гериатрии, а кабинеты специальной гериатрической помощи закрыты во многих региональных больницах.
В работе с пожилыми пациентами существует своя специфика, недостаточно простого терапевта. Один гонконгский исследователь ехидно заметил: «Многие клиницисты утверждают, что они обеспечивают гериатрические услуги, потому что в этих клиниках обслуживаются пожилые люди. Я не знаю, требуют ли они, чтобы считалось, что они оказывают гинекологическую помощь, только на том основании, что среди их пациентов есть женщины».
Тяжело отделить отношение к старости вообще от отношения к конкретному пожилому человеку. Взаимодействия со знакомыми и семьей остаются неизученными. В своих исследованиях я исходил из того, что лучше всего получится измерить отношение к пожилым людям в ситуациях взаимной анонимности. В таком случае можно будет говорить об отношении именно к старости, а не к конкретному пожилому человеку. Классический пример — ситуации в общественном транспорте. Всякий городской житель имеет навык, который позволяет ему не уступить пожилому человеку место в общественном транспорте. В социологии это называется «правило нарушения правил». Если вам не хочется вставать, вы можете сделать вид, что вы уснули, смотрите в телефон, читаете газету, глядите в окно, пьяный или ведете диалог с соседом по месту. У вас нет возможности отказать пожилому человеку напрямую, с высокой вероятностью кто-нибудь вмешается в ситуацию и скажет: «Слушай, так себя не ведут». А с помощью таких нехитрых приемов место можно удержать. Институт уступления места в общественном транспорте существует, но он не слишком эффективен.
Когда просишь интервьюируемых рассказать о том, почему у них не получилось уступить пожилому человеку место в общественном транспорте, возникает сложная объяснительная модель. Человек практически никогда не говорит: «Я устал» или «Я не мог». Здесь необходимо вводить усиливающие слова: «Я очень устал», «Я чудовищно устал». Иногда люди начинают заниматься калькуляцией усталости: «Я встал очень рано, поехал на работу, потом на учебу, затем на тренировку и вот еду с двумя огромными сумками, а тут эта бабка». Только в таком самообъяснении они могут успокоить себя и убедить окружающих в легитимности своих действий.
Традиция, следуя которой мы уступаем место пожилым людям, отсылает к эйджистской установке: пожилые люди слишком стары и больны, чтобы стоять самостоятельно, им необходима помощь. Многие из моих студентов сталкивались с ситуацией, когда на попытку уступить место люди обижаются. Такой жест совершенно иначе понимается приезжими. Они имеют совершенно другой опыт понимания того, что такое старость. Для людей, эмигрировавших с Кавказа или из Средней Азии, старость — это авторитет, а не нетрудоспособность.
Представим себе мысленный эксперимент. В общественный транспорт заходит пожилой человек явно старше 60 лет. Однако он прекрасно выглядит, находится в хорошей форме. Типичный житель крупного российского города усомнится, надо ли уступить ему место, не оскорбит ли такое предложение пожилого человека. Для носителей культурных традиций, в которых старость связана с авторитетом, а не с инвалидностью по возрасту, например для мигрантов с Кавказа или из Средней Азии, эта ситуация прочитывается совсем иначе. Они искренне не понимают, когда люди отказываются от предложенного места. Мигранты часто говорили мне, что связывают отказ с национализмом. В их интерпретации не возникает сюжет стигматизации человека как кого-то, кто не может стоять самостоятельно.
Сегодня меняется не только демографическая ситуация, но наши возможности в том, как мы справляемся со старением. Возникло довольно много специализированных лекарств, средств, способов купирования различных ситуаций. Мы уже не обязаны явным образом ассоциировать возраст после 60 лет и инвалидность по возрасту. Более того, само понятие старости должно быть переопределено. Как мы знаем из западных вариантов досуга в позднем возрасте, люди старше 60 лет вполне сохраняют функциональность, активно путешествуют, занимаются сексом, живут полноценной жизнью. Нет никакого смысла определять их как старых, подразумевая, что старость есть нечто плохое. Стереотипы о старости утратили актуальность, особенно если мы говорим о людях, которые лишь недавно вышли на пенсию.
Исчезнет ли эйджизм в будущем? Демографические прогнозы предсказывают, что в развитых странах до трети населения к середине XXI века будут составлять люди старше 60 лет. Поверить в распространенность и какие-то агрессивные формы эйджизма уже достаточно тяжело. Когда значительная, едва ли не большая часть населения является старой, не будет и носителей агрессивных стереотипов о них. Я надеюсь, эйджизм доживает последние годы.
