Поворот к памяти в истории

С какого момента нации и государства становятся субъектом истории? Почему историки стали обращаться к памяти в своих исследованиях? Как культура памяти соприкасается с политикой? Об этом рассказывает PhD in History Дина Гусейнова.

После Первой мировой войны большинство европейских обществ отказались от традиционных условий исторического мышления, в которых главным субъектом политического действия и исторической памяти были дворянские семьи или династии. При таком раскладе довольно удобно писать историю, потому что королевские семьи оплачивают исследования и то же самое делают представители более мелких дворянских сословий. Историки, получается, выполняют такой заказ. И так как именно эти люди, представители именно этих семей, являются основными историческими деятелями из-за своего привилегированного положения, то их личная история, их семейные хроники совпадают с публичной историей.

Возьмем такое произведение, как «Щелкунчик». Оно основано на повести, которую написал Гофман в начале XIX века, и потом на основе пересказа Дюма-старшего написали известное либретто и по нему поставили балет. После Первой мировой войны вместо нейтральных мальчика и девочки (главных героев) зрители вдруг видят детей с иностранными именами. То есть в оригинале её зовут Мари, у Дюма — Клара, в русской постановке её называют Машей, а у злого волшебника немецкая фамилия Дроссельмейер. Становится опять возможным воспринимать «Щелкунчка» как сказку и победу над Мышиным королем как надежду на победу в Первой мировой войне.

Конфликты, связанные с памятью, прямо соприкасаются с конфликтами идентичности. То есть тот, кто оказывается прав в споре о памяти, оказывается и тем, кто определяет, кто мы вообще такие. Когда я человека спрашиваю: «Кто ты такой?», то я могу это понять через рассказ о том, что с ним было. Если я готова его слова оспорить или найти человека, который готов их оспорить, мое мнение может измениться. Такие эпизоды указывают на то, что у памяти есть две функции: деструктивная, то есть разрушительная, и, наоборот, конструктивная.