Любовь и материальный мир

В проекте «Любовь и материальный мир» совместно со Школой перспективных исследований Тюменского государственного университета мы рассказываем о новых рамках этического и устойчивого взаимодействия человека с нечеловеческими материями и явлениями в XXI веке.

Что такое любовь? Кажется, вопрос, на который легко ответить. Под ней мы, как правило, подразумеваем романтические чувства одного человека к другому. Но это понятие любви очень современное, а ему сотни лет, и уходит оно корнями в Средневековье. Такое понимание любви ограничивает наше понимание мира и наши отношения с окружающим миром. Если мы посмотрим на любовь через историческую призму, через греческую мысль, через призму религиозного понимания, мы поймем, что любовь — это нечто большее. Любовь не об эмоциях и романтических чувствах от человека к человеку, а она о взаимоотношениях.

Любовь — это нечто, что наполняет пространство между вещами и людьми. Любовь может быть как человека к человеку, так и человека к нечеловеку, то есть к памятнику, животному, природному объекту; от человека к Богу, от Бога к человеку. Саймон Мэй, британский философ, указывает, что любовь — это чувство или ощущение онтологической укорененности. Благодаря широко понятой любви мы ощущаем себя дома. Мы чувствуем себя в этом мире как в своем доме, а не просто какими-то чужестранцами и внеприродными существами.

Под материальным миром мы понимаем несколько вещей. С одной стороны, материальный мир — это мир физический, изучаемый физикой, химией, точными науками. Это нечто состоящее из неделимых частиц. Но можем ли мы с этими неделимыми частицами, с материей, понимаемой на таком физическом микроуровне, иметь какие-то отношения? Например, недавно сгоревший собор Нотр-Дам. Что отличает его с точки зрения физической материи, например, от магазинчика, построенного в 2010 году на окраине города и также сгоревшего? Будет весь Париж плакать по этому магазину? Пожалуй, нет. Но с точки зрения материи он ничем не отличается от Нотр-Дам-де-Пари. Поэтому, когда мы говорим о материи, мы подразумеваем не столько физический компонент, сколько что-то большее, наполненное нашим отношением к нему, наполненное символическим смыслом.

В нашем проекте «Материальные отношения» я непосредственно занимаюсь изучением и рассмотрением истории христианской любви и тем, каким образом люди в христианстве в раннее Новое время относятся к природе и взаимодействуют с ней через призму христианской любви. О христианской любви мы много слышим — это любовь человека к Богу или Бога к человеку. Но она, естественно, гораздо шире. Любовью пропитано все творение: Бог создал мир и создал человека с любовью, и любовью пропитан весь тварный мир. Слово «любовь» само очень сильно упрощает. В Пятикнижии используется целый ряд терминов о любви, из которых самый главный — ahabah, который перевели на греческий язык как agape. Впоследствии под термином agape в Новом Завете подразумевается не любая любовь, а именно любовь Божественная, самая высшая форма любви, и задача христианина — раствориться в ней. Если мы рассматриваем взаимоотношения человека и материального мира через призму этой христианской любви, это сильно усложняет наше понимание материального мира, поскольку оно подразумевает восприятие человека не просто как чего-то отдельного от всего остального, не просто как венца природы, который выше и поэтому может всех остальных подминать под себя. Человек понимается как часть общего тварного мира, который должен с любовью относиться не только к высшему существу, но и ко всем остальным участникам творения, ко всем существам.

Любовь христианская усложняет наше понимание эксплуатации природы. Есть известный тезис Линн Уайт, американского историка, который утверждал, что христианство ответственно за экологический кризис, творящийся в современном мире, что именно христианство, сделавшее человека венцом природы, сделало возможным то, что человек эксплуатирует природные ресурсы. Если принять во внимание определение христианской любви, получается, что необходимо более глубокое объяснение, чем у Линн Уайт. И любовь дает нам его, показывая, что именно она делает эксплуатацию возможной, концептуализируя эксплуатацию как принятие некоего дара от Бога к человеку. С другой стороны, уже ранние христиане понимали, что любовь Бога поделена между животными и людьми.

Например, в апокрифических сказаниях, популярных вплоть до XIX века, об Адаме и Еве, о том, как они жили после изгнания из рая, есть интересный момент в диалоге между сыном Адама Сифом и зверьми, которые были крайне обижены, поскольку их вместе с Адамом изгнали из рая. Они хотели убить Сифа и таким образом уничтожить человечество вместе с ним. В этом диалоге всплывает момент, что Сиф и Ева говорят животным, что они должны подождать решения Бога, должны подождать Страшного суда, на котором они вместе с людьми воскреснут и получат Божественное решение по поводу того, кто прав, а кто виноват. Тот факт, что животные могут воскреснуть вместе с людьми к последнему суду, говорит о том, что у людей, которые читали, создавали и перечитывали эти апокрифы, Божественная любовь имеет гораздо более широкие пределы, чем узкое понимание ее как любви, направленной к одному только человеку. Подобное отношение христианской любви делает гораздо более сложным восприятие эксплуатации природы через призму христианства.