— Двадцать пять лет назад, когда вы начинали заниматься просветительской деятельностью, у вас были другие ожидания, что эта деятельность принесет вам?
— На самом деле ни мотивация, ни ожидания не изменились. Наверное, я бы передал себе в прошлое такое послание: «Подумай еще раз: может быть, не надо этого делать». Популяризация отнимает много времени. Если бы мне кто-то из других измерений сообщил, что я смогу успешно заниматься одной только наукой, я бы только ею и занимался. Но такой уверенности нет, и затягивает другая деятельность.
Это описывал Ричард Фейнман: он преподает, и ему нравится, что преподавание решает проблемы внутренних обязательств и самооправдания. Университет платит деньги за чтение лекций, а занимается ученый наукой или нет — уже никого не волнует. Фейнман без давления спокойно занимался наукой. Он описывает, что, когда открыли Институт высших исследований в Принстоне (Institute for advanced study) и создали идеальные условия для работы теоретиков, у части сотрудников началась депрессия. В идеальных условиях под давлением ответственности трудно порождать новые идеи, а когда не получается, приходит депрессия. У меня долгое время нет никаких идей, зато что я сделал на этой неделе? Преподавал в школе, провел 20 уроков — и я все равно молодец.
Популяризация и преподавание дают чувство востребованности, самореализацию.
— Много работы нужно проделать, чтобы прочитать популярную лекцию на новую тему, о которой вы еще не рассказывали?
— Есть разные научно-популярные материалы: статусные лекции, статьи или книги и совсем развлекательный сегмент. Представьте, что Брайан Мэй читает лекцию по межзвездной среде. Он вроде бы ею занимался, но мы пойдем послушать, потому что это Брайан Мэй, а не потому, что нас интересует его мнение о межзвездной среде. Я считаю, что если человек не может к моменту начала подготовки научно-популярной лекции прочесть лекцию на эту тему в университетской аудитории, ему не надо заниматься этой темой как научно-популярной.
Основная подготовительная работа проделывается, когда человек занимается своей научной или научно-преподавательской деятельностью. Когда вы читаете большой университетский курс, приходится рассказывать о том, чем вы не занимаетесь профессионально.
Лекция принципиально отличается от написания статьи или записи видеоролика. На лекцию слушатель идет, рассчитывая задать вопрос и получить ответ, которому правда будет верить. Даже если это лекция нобелевского лауреата Кипа Торна в огромном зале и можно не рассчитывать, что удастся о чем-то его спросить, на лекцию мы идем ради общения, хотя бы гипотетического. Поэтому человек, который стоит по ту сторону трибуны, должен в первую очередь быть готов к вопросам. Круг его знаний гораздо шире круга лекции. Лекция — сложный и объемный жанр, и читать их должны те, кто обладает объемом знаний.
Научный журналист может написать статью гораздо лучше ученого, зато у работающего ученого есть преимущество: он знает гораздо больше. Статья или ролик может быть тоненькой льдинкой, а лекция — это всегда айсберг, и вы показываете только верхушку.
— Где граница вашей компетенции? Есть ли в космосе что-то, про что вы не готовы рассказывать?
— Я практически не отвечаю на вопросы по физике: об основах квантовой механики, термодинамики или общей теории относительности. Если говорить об астрономии, я не очень компетентен в том, что касается Солнечной системы. Я не знаю, что очередной спутник InSight будет делать на Марсе, хотя это интересная тема, по которой можно подготовиться. Я не говорю о технических тонкостях, астрометрии, небесной механике. Но в основном мои ограничения проходят по линии разделения «астрономия — физика».
— Астрофизика как наука сейчас переживает расцвет?
— Да, это связано с тем, что новые приборы в астрофизике можно делать относительно дешево и быстро. За существенно меньшее время, чем-то, в течение которого длится средняя научная карьера, может произойти несколько циклов. Например, физика элементарных частиц в 1960–1970-е годы была в более выигрышном положении. Сейчас цикл от нового ускорителя до ускорителя становится все длиннее и уже превышает типичную длительность активной научной карьеры. Молодые сотрудники ЦЕРН уйдут на пенсию, примерно когда запустится следующий большой ускоритель. В этом смысле в астрофизике действительно все хорошо. Конечно, есть затягивающиеся проекты. Например, на несколько лет затягивается строительство нового космического телескопа имени Джеймса Уэбба, но с точки зрения многих больших проектов в других науках это не такой большой срок.
Астрономия еще может развиваться экстенсивно, технологическое развитие этому способствует. Часто получается, что через десять лет запускается спутник с характеристиками на порядок лучше старого, а стоит он столько же.
Наверное, к середине века астрономия тоже начнет притормаживать, и мы упремся в то, что построить телескоп еще больше можно, но только через пятьдесят лет.
— Осталась ли в астрономии романтика? Вместо того чтобы ехать в Атакаму и смотреть в звездное небо ночью, астрофизики теперь скачивают таблицы в Excel.
— Романтика романтике рознь. Во времена старых автогонок произошла красивая история: английская команда привезла четыре экипажа, а выставить на гонку можно было только три. Как полагается печальным английским джентльменам, люди из четвертого экипажа пошли в бар напиваться. В это время кто-то снялся с гонок, и им разрешили выставить четвертый экипаж. Тогда они выбрали самого трезвого и посадили за руль. Гонка двадцатичетырехчасовая, первого водителя проветрило, остальные отоспались. И этот экипаж выиграл гонку. Сейчас нельзя такое проделать даже за неделю до гонок: гоночный спорт стал фантастически профессиональным. Но было бы странно сказать, что в «Формуле-1» нет романтики. В этом смысле я думаю, что романтика есть и в физике элементарных частиц, и в физике твердого тела, но она другая. В астрономии в сравнении с ними осталось больше «бытовой романтики». Наверняка когда-нибудь снимут фильм про открытие гравитационных волн.
— Зачем быть астрономом?
— Если старший школьник думает, что ему интересно заниматься фундаментальной наукой, но до конца не знает, какой именно, астрономия — хороший выбор, потому что в ней сейчас происходит много интересного. Это отчасти плохой выбор с карьерной точки зрения, потому что астрономов мало, а рабочих мест еще меньше.
Когда студент выбирает конкретную область исследования, в которой хочет специализироваться, лучше не брать абстрактно интересную область — теорию струн или недра черных дыр: там ничего интересного не происходит. Не надо бежать за красивым названием, которое вам нравится по популярным книжкам. Романтика будет там, где будут интересные результаты.
— Телескоп — это красивая метафора: сначала строят большой, дорогой глаз, а потом много людей спорят, на что этот глаз надо направить.
— Высококлассные инженеры, которые строили телескоп и приборы, не претендуют на то, чтобы ими пользоваться. Наблюдать будут совсем другие люди со всего мира. Другие люди будут решать, какие задачи интереснее, и отбирать их. Это эффективный механизм принятия решений, поскольку удается избежать личных сдвигов. Если инструмент не в коллективном пользовании, как было раньше во всем мире, то возможны искажения: условному академику интересно изучать что-то одно, и теперь мы будем заниматься только этим.
— Заменят ли астрономов компьютеры?
— Естественно, заменят, и это хорошо. Когда есть много единообразных данных, компьютеры уже активно заменяют астрономов. Роботизированный телескоп сам решает, куда ему смотреть, потому что часть неба может быть закрыта облаками, и он сам модифицирует программу. Но наступает момент, когда решение должен принимать человек. Есть проекты гражданской науки, когда астрономам не хватает человеческих ресурсов, и есть данные от транзитных кривых в поиске планет и о морфологии галактик, где просто надо анализировать картинку — компьютеры так не умеют.
— Нетривиальный результат без человека получить нельзя?
— Можно натренировать систему, и уже не постдок увидит первый гравитационно-волновой всплеск, а компьютер зарегистрирует его и всем разошлет. Так можно сделать даже с нетривиальными результатами. Но в итоге все равно нужен человек, всех астрономов точно не заменить, и работа у оставшихся людей будет более творческая, чем раньше.
Это выдержки из часового интервью, посмотреть которое можно здесь.
