Заинтересованность СМИ в коммуникации с учеными понятна, поскольку это их работа. И если новости не продаются, то они их не берут. Вопрос интересен скорее в отношении представителей науки, нежели представителей СМИ.
Если мы говорим о коммуникации науки и СМИ в России, то возникает два вопроса: зачем и о чем? Немного утрируя, хочется сказать, что незачем и не о чем.
Коммуникация науки и СМИ выгодна науке, если она завязана на систему организации финансирования науки. Самая лучшая коммуникация ученых со СМИ выстроена в странах, где, во-первых, очень велика роль частного финансирования, происходит привлечение денег через эндаументы, частные гранты и фонды. В России такая практика не развита. Во-вторых, это касается тех обществ, которые очень сильно влияют на власть. Немного утрируя и огрубляя, можно сказать: «Граждане, науке не интересно с вами коммуницировать, поскольку вы никак не влияете на власть. И поэтому сначала давайте сделаем так, чтобы СМИ стали четвертой властью, граждане научились влиять на власть, и только тогда ученым будет с вами о чем поговорить».
К вопросу «О чем?» важно разделить два момента: когда ученый рассказывает о своей работе и когда ученый выступает как эксперт и комментатор к чьим-то результатам.
Очень важно понимать, что мир не устроен так — наполовину мы, наполовину они. Россия в плане развития науки — это несколько процентов от общемирового вклада. Поэтому если, например, у кого-то в России есть желание сделать научно-популярный журнал или передачу, которая рассказывает о самых важных научных открытиях в мире, то, не сильно утрируя, можно сказать, что российская наука будет в каждом сотом примере. И если мы хотим частых коммуникаций российских ученых со СМИ, то в основном мы говорим о комментировании. Здесь все упирается в то, насколько это полезно ученым. И практика показывает, что частыми комментаторами становятся те, кому это нравится. То есть такая практика не завязана на пользе исследованиям или выгоде ученого, а просто люди получают от этого удовольствие.
[post id="5133 «]
Очень существенно понимать, с кем и о чем мы хотим коммуницировать. Хотим ли мы это делать на русском языке для сограждан, или мы хотим коммуницировать так, как это делает NASA, которые в своей аудитории имеют весь мир. В этом смысле, на мой взгляд, российская наука не очень заинтересована в мировом уровне коммуникации, потому что мы очень плохо встроены в мировое научное пространство. И это видно по двум вещам. Зайдите почти в любую российскую лабораторию, и вы не увидите сотрудников-иностранцев. Мы не боремся за кадры, даже за сотрудников из соседних институтов. Поэтому бессмысленно рекламировать товар, который просто не продается. Точно так же мы не боремся по большому счету за студентов. Если бы речь шла о том, что 90% бюджета формируется иностранными студентами, они были бы хорошей целевой аудиторией для научного пиара.
Другая вещь — это текущая кадровая ситуация. И если мы представим, что какой-то институт захочет взять какого-то действительно хорошего специалиста по коммуникациям, получится забавная ситуация, поскольку нанятый сотрудник будет самым высокооплачиваемым специалистом в институте. Найти человека, который способен и устно, и письменно, и на русском, и на английском языке хорошо коммуницировать про сложные вещи в науке, почти невозможно. И рыночная стоимость найма такого специалиста будет равняться стоимости обеспечения работы небольшой лаборатории.
Бывают очень разные журналисты и разные СМИ. Например, при создании научно-популярных фильмов ученому никак нельзя повлиять на то, что нарежут в итоге для фильма из его слов. Другое дело, если ученому предлагают участвовать в какой-то передаче в прямом эфире, поскольку в таком формате нет монтажа. Интервью также вполне безопасная вещь, если известно, что текст будет согласован.
Научная журналистика — это специальная профессия. Некоторые ошибочно полагают, что журналист, который пишет про политику, спорт и моду, может с таким же успехом писать и про науку. Но для этого нужна специальная квалификация, опыт и знания. Журналист должен знать какие-то азы той науки, о которой он делает материал.
Многие проблемы возникают из-за того, что средства массовой информации преследуют какие-то цели, не совпадающие с целями ученого, будь то бег за высокими рейтингами их изданий или количеством рекламодателей.
Наука, на мой взгляд, должна выполнять какую-то просветительскую функцию в обществе, способствовать просвещению и заботиться о том, чтобы общество в какой-то мере имело адекватное представление об окружающем мире, насущных научных проблемах и не так легко подвергалось влиянию всяких мифов. Наука может играть такую общественно полезную роль. Поэтому сейчас не так уже много осталось ученых, которые категорически против оповещать о своих идеях и теориях широкую публику. Раньше представителей научного сообщества, которые считали популяризацию ниже своего достоинства, было больше. Если ученый сам обладает способностями к популяризации и может писать популярные книжки, то это хорошо, но если нет, то сотрудничество с хорошим научным журналистом может пойти ему на пользу.
Я не уверен в осмысленности такого совсем попсового варианта представления науки, когда это делается в глянцевом журнале, где редакторы боятся напечатать лишнее умное слово. Есть какой-то предел вульгаризации, ниже которого опускаться не стоит, потому что теряется грань между наукой и какими-то антинаучными мифами. Нет смысла ученым публиковаться и в изданиях, где много антинаучных материалов: гороскопов, рекламы шарлатанских медицинских средств и т. п. Потому что неподготовленный читатель все равно не сможет выделить в таком издании крупицу достоверной информации из моря чепухи.
Самая частая ошибка, совершаемая учеными, — это участие в съемках передач и фильмов, где потом из их слов монтируют всякие нелепости или подают в чудовищном контексте, так что смысл перевирается. Таких случаев было много. Хорошие научно-популярные фильмы у нас пока снимать не умеют. Печально, но факт.
Мотивация у ученых при общении со СМИ бывает разная: у кого-то честолюбие, а кому-то просто хочется поделиться с публикой какими-то интересными новыми данными. Кстати, мне кажется, телевидению и радио следовало бы все-таки платить ученым гонорары за участие в передачах (этого практически никто не делает). В конце концов, работники телевидения зарабатывают во много раз больше работников науки. Почему ученый должен бесплатно помогать журналисту делать свою высокооплачиваемую работу?
Проблемы в коммуникации ученых и СМИ возникают из-за того, что ученым не нужны СМИ, а СМИ на самом деле нужны не ученые.
Теперь подробнее. Зачем ученому СМИ? Рассказать о своих исследованиях? Зачем? Привлечь молодежь? Куда? Я недавно на одном из мероприятий, посвященном как раз коммуникации ученых и СМИ, высказал такую мысль, что ученый о своей работе вообще и о результатах своих исследований в частности докладывать не обязан. Именно не обязан, то есть никто и ничто его к этому не обязывает. Мне в ответ очень эмоционально напомнили о чувстве долга. Но на долге далеко не уедешь. У научного работника есть служебные обязанности: заниматься научной работой, писать статьи и отчеты, выступать на конференциях, обучать аспирантов. Это тяжелая деятельность, отнимающая много сил и времени (существенно больше того, что положено по Трудовому кодексу). Допустим, в какой-то момент ученый вспоминает о долге и начинает создавать свой веб-сайт или пишет что-то типа пресс-релизов в соцсетях. Если это делать хорошо и систематически, это тоже отнимает много сил и времени. А поскольку ясно видно, что от этой деятельности ученому нет никакого профита, первоначальный порыв, как правило, очень быстро проходит. Еще меньше стимулов (и времени, и сил) у ученого бегать по СМИ и искать, куда бы пристроить материал, помимо своего сайта или соцсетей.
Мне можно возразить, что как же ученый N или ученый M с этим справляются? Да и сам я и пишу, и выступаю с лекциями, и из телевизора временами не вылезаю. За N и M не скажу, но я это делаю потому, что мне это нравится. А нравится это мне потому, что я по каким-то причинам более или менее умею это делать. Не умел бы — не делал бы, и никакими словами о долге меня было бы не расшевелить.
Средства массовой информации, которым как будто бы нужны ученые, есть и даже довольно многочисленны. Но они на самом деле нуждаются не в устойчивой коммуникации с учеными, а в разовых актах общения крайне примитивного толка: «Здравствуйте, сегодня будет лунное затмение, вы не могли бы нашим слушателям объяснить, что это такое?» Девяносто пять процентов комментариев, которые я даю, мог бы дать грамотный студент-астроном. Понятно, что СМИ в этом случае в действительности нужна не ученость собеседника, а его регалии. Круто же, что про лунное затмение (про солнечные пятна, про метеорные потоки) рассказывает доктор наук. Даже в тех случаях, когда требуется более сложный комментарий, конкретного меня выбирают не потому, что я специалист в возникшем вопросе, а потому, что у меня хорошо подвешен язык. То есть и в этом случае СМИ ищут не столько ученого-эксперта, сколько мастера художественного слова.
Есть, конечно, продвинутые СМИ, которые нуждаются именно в ученых. Они готовы прямо-таки отлавливать их с помощью разных хитроумных приемов, чтобы вкраплениями их комментариев легитимизировать ту махровую чушь, которая в этих СМИ подается под видом научно-популярных материалов.
Итог: для ученого почти любая коммуникация со СМИ означает в лучшем случае дополнительную нагрузку без какого бы то ни было положительного выхода, в худшем случае — репутационные потери. Самим СМИ из-за этого становится все сложнее искать экспертов, потому что многие ученые от них просто шарахаются.
О предпочтительных форматах скажу так: каждый должен нести свой чемодан. Организовывать коммуникацию ученых и СМИ должны специально подготовленные и отдельно оплачиваемые люди. Да-да, именно отдельно оплачиваемые. Если кто-то рассчитывает, что эту проблему можно решить бесплатно, то он ошибается; лучше уж оставить все как есть. Если хочется получать информацию напрямую от ученого, для него тоже нужно предусмотреть какой-то виртуальный кусочек сахара, который он получал бы за каждый выход к СМИ. Причем кусочек сахара тем больше, чем выше ранг ученого. Чтобы СМИ хотя бы про затмения спрашивали у студентов.
Главная проблема коммуникации ученых со СМИ в том, что 90% людей, работающих в СМИ, ничего не знают и знать не хотят. Для них гораздо важнее форма подачи материала, чем его содержание. И то, что они искажают суть передаваемой информации, их не волнует ни малейшим образом. Поэтому если у ученого есть задача что-то донести до СМИ, то лучше либо этого не делать вообще, чтобы не выглядеть идиотом, когда все это будет напечатано в газете или показано по телевизору, либо это делать самому без всяких средств массовой информации. Потому что, когда это делают так называемые «профессиональные» журналисты, это почти никогда не получается адекватным. Журналисты, создавая материалы, ориентируются на то, чтобы это хорошо выглядело, особо не задумываясь о смысле. Помимо этого, СМИ склонны вытягивать какую-то одну яркую деталь, которая в оригинальном исследовании может вообще не присутствовать, а быть отдаленным косвенным следствием, упомянутым где-нибудь в комментариях даже не исследователями, а какими-нибудь пересказчиками, и эту деталь раздуть до невероятных размеров. Основная проблема в том, что это делают «воинствующие дилетанты», которые не стремятся сделать это качественно.
У ученых тоже есть определенные проблемы с коммуникацией. Часть ученых, которые не являются преподавателями, а, например, исследователями из Академии Наук, судя по всему, не умеют рассказывать, говорят очень долго, путанно, с повторами и слишком абстрактно, без конкретных примеров. А некоторые ученые, которые в то же время являются преподавателями МГУ, говорят настолько строго поставленным тоном, что где бы и при каких обстоятельствах вы бы их ни слушали, всегда создается ощущение, что хочется убежать с лекции. Когда бывают такие крайности, получается скучно, даже если тема сама по себе является интересной. В идеале должен быть симбиоз хорошего ученого и хорошего журналиста. Ученый может быть косноязычным, но много знать, а журналист сможет красиво все это написать без потери основной идеи и смысла сказанного.
Имея долгий и богатый опыт общения с разнообразными СМИ, я могу обобщить свои впечатления так.
Соглашаясь на общение с журналистами (с тележурналистами прежде всего), ученый должен помнить, что «каждое ваше слово может быть использовано против вас» ©: ваши фразы выдернут из контекста и снабдят искажающими их смысл закадровыми комментариями («Чтобы зрителю было понятнее»), ваш комментарий по конкретной научной проблеме перемешают с излияниями откровенных фриков в шапочках из фольги («Но ведь в науке не бывает монополии на истину, нес па?»), а ваша попытка ознакомиться с финальной версией того, что пойдет в эфир, будет воспринята как затея проигравшегося в рулетку клиента отсудить у казино обратно свои денежки. При этом журналисты вовсе не злонамеренны: они просто решают свои собственные задачи, которые вашим сугубо перпендикулярны. Откуда — вывод: «Оно тебе надо?» ©.
Чур-чура: это вовсе не призыв встать на позицию профессора Челленджера из «Затерянного мира» и превентивно спускать с лестницы любого журналиста; но вот «Не ходить на совет нечестивых» © — рекомендация вполне дельная. Сейчас, слава богу, репутации СМИ вполне устоялись. Есть вполне почтенные издания и лекционные площадки (хоть та же «ПостНаука», или вспомнить первого, давнего Гордона), вовремя сообразившие, что настоящая наука в приличном изложении — это просто увлекательнее, чем «память воды», фоменковщина и прочая диагностика кармы; ну так с ними никаких проблем не бывает, и ученые сотрудничают с ними с удовольствием. И есть всякого рода программы и прочие сеятели антинаучной пурги, с которыми общаться нельзя вообще, никогда и ни в каких формах — вроде как нельзя играть на деньги с незнакомцами.
У нас, например, в Палеонтологическом музее просто висит на стенке «Черный список СМИ» (сформированный «снизу», по матерным отзывам наколовшихся когда-либо сотрудников); и когда нам звонят с предложением «сделать передачу про древнюю жизнь» (а звонят постоянно), мы бросаем взгляд на список и отвечаем либо: «Окей, присылайте краткий синопсис», либо: «Извините, но ваш канал в нашем „Черном списке“, и мы с вами дела иметь не станем». — «Как, почему?!» — «А так. Опыт показал, что общение с вами вредит профессиональной репутации. До свидания».
Что касается вопроса, может ли взаимодействие ученого со СМИ помочь ему в коммерциализации своих разработок, то я не вижу для этого основы в постсоветском обществе. Источником финансирования научных программ все равно будет либо государство, либо (изредка) олигархи-меценаты. Ни на один из этих источников повлиять (в желательную сторону) при помощи СМИ невозможно.
Взаимодействие же ученых со СМИ нужно совсем для другого: показывать обывателю-налогоплательщику, что его налоги идут на содержательные и небезынтересные вещи.
