На мой взгляд, научная миграция, безусловно, нужна, потому что современная наука глобальна, и, как правило, наиболее сильные и ценные работы, особенно экспериментальные, делаются не одним научным коллективом, а несколькими группами. При этом зачастую бывает так, что эти научные группы из разных стран, поскольку в одной стране есть возможность провести требуемые исследования, в другой — изготовить необходимые для эксперимента образцы и так далее. Как правило, в пределах одной страны такую работу проделать сложно. Это относится не только к эмиграции российских ученых за рубеж, но и к миграции зарубежных ученых из одной страны в другую. То есть это актуально не только для нашей страны, но и для всего мира.
Если говорить про миграцию российских ученых, то, безусловно, она нужна не только для того, чтобы успешно проводить совместные работы между разными группами, но и для того, чтобы наши ученые видели и воспринимали международный опыт организации всего научного процесса, экспериментальной работы, работы со студентами. На мой взгляд, все это очень важно для модернизации нашей науки.
За рубежом научная миграция очень приветствуется, стимулируется и даже в некотором роде является обязательной. Если аспирант немецкого вуза заканчивает работу над своей диссертацией и хочет дальше оставаться в науке, он в обязательном порядке должен уехать за границу и поработать несколько лет в другом университете на постдоковской позиции. После этого он может вернуться в тот вуз, где он защитил свою диссертацию, или работать в другом месте. На мой взгляд, такой опыт очень важен для нас. Было бы хорошо организовать условия для того, чтобы наши студенты или аспиранты уезжали на какое-то время за границу, а затем возвращались уже с новым багажом знаний, с широким кругозором.
Очень важно, чтобы создавались условия, при которых люди, набравшись опыта и проведя какое-то время за границей, хотели бы вернуться обратно. В наше время такие условия кое-где начинают появляться. Я руковожу группой в Российском квантовом центре и на собственном примере вижу, как это происходит. Если мы можем предложить молодому человеку хорошую позицию, возможность работы на современном оборудовании, такой же уровень заработной платы, как за рубежом, то он с удовольствием к нам пойдет. В рамках нашей лаборатории мне удалось немного остановить эту утечку мозгов. То есть люди, которые рассматривали позиции за рубежом, в конце концов пришли к нам, потому что увидели, что можно работать и в России. К сожалению, сейчас пример Российского квантового центра — это практически единичный пример. Если такой подход будет развиваться и дальше, утечку мозгов можно будет остановить.
Выражение «научная миграция» кажется парадоксальным. Оно соединяет в себе два понятия, которые язык университетской бюрократии старательно разводит: «академическая мобильность» и «эмиграция ученых». Мобильность — это хорошо. Студенты и преподаватели проводят время за рубежом, общаются с мировыми звездами, пишут статьи и книги, иногда задерживаются на год-другой, чтобы закрепить свой академический успех. Эмиграция — это плохо. Это утечка мозгов, потеря научных кадров и, как стало модно говорить в последнее время, «ослабление научного суверенитета нашей страны». Так язык академического менеджмента структурирует мир университетской жизни.
Но если мы вынесем за скобки краткосрочные стажировки, поездки на конференции и прочие прелести академического туризма, то черно-белое деление на «академическую мобильность» и «эмиграцию ученых» начнет размываться. Различия между ними — суть различия между «разведчиком» и «шпионом» (если уехал на 5 лет преподавать в Европу — «мобильность», если не вернулся — «эмиграция»). Около трети выпускников шанинского факультета социологии ежегодно уезжают на программы PhD с нескрываемым намерением закрепиться в хорошем европейском / американском университете. Они готовы годами перепрыгивать с постдока на постдок, если это приближает их к заветной цели. Мобильность или эмиграция?
Нежелание возвращаться легко объяснимо. За последние 20 лет в России сформировались два типа университетских систем: патерналистские и карго-культистские. Патерналистские университеты отдают предпочтение «своим», тем, кто прошел все стадии боевого крещения в стенах родного вуза — от защиты диплома до получения кафедры. «Внешние» профессора приветствуются, но не допускаются к ресурсам. В карго-культистских университетах любой западный постдок имеет больше шансов на вертикальную мобильность, чем «свой» новоиспеченный научный кадр — его место в кадровом резерве. Однако и там, и там «возвращенцы» выглядят подозрительно. Это маргинальная страта. В одной системе им не могут простить того, что они уехали, в другой — того, что вернулись (университетская бюрократия состоит преимущественно из бывших ученых, которые точно знают: если вернулся, значит, ТАМ что-то не сложилось, что-то пошло не так, значит, вы неудачник).
В моей картине мира «эмиграция ученых» — несомненное благо. Никто не знает, что было бы с социологией, если бы не массовое переселение научных кадров из Европы в США в середине ХХ века. (Как бы цинично это ни прозвучало, личные жизненные трагедии ученых-эмигрантов обернулись благом для дисциплины в целом). Если бы не приход к власти Пиночета и не эмиграция двух чилийских биологов, социальные науки были бы иными — у нас бы сегодня не было теории аутопойезиса. Et cetera.
Эмиграция плохо различима в бюрократической оптике — она прочно маскируется под академическую мобильность. Не замечать ее оказывается трудно в тот момент, когда становятся отчетливо различимыми «интеллектуальные диаспоры» за рубежом, а также «институты поддержки», созданные специально для воспроизводства таких диаспор. Но это всего лишь гипотеза, которую, впрочем, при сохранении наметившихся тенденций скоро можно будет проверить эмпирически.
Научная миграция нужна для того, чтобы перемешивать различные научные школы, чтобы знание вместе с людьми переносилось из разных мест, изучение различных вопросов проходило более интенсивно. Такой обмен знаниями крайне полезен для перемещения идей из одних областей в другие и для более эффективного развития науки.
Я довольно длительное время работал в Гарварде, и это очень мне помогло, оказало положительное влияние на эксперименты, которые я проводил. Тот опыт, который я приобрел, был очень полезен. Он оказал большое влияние на мои исследования и на ту область знания, которой я занимаюсь. Благодаря этому я немного изменил направление своей деятельности, начал заниматься чем-то более интересным.
В научной миграции есть и отрицательные моменты. Безусловно, очень плохо, когда мы что-то отдаем и ничего не получаем взамен. Важно, чтобы процесс миграции не был односторонним, а представлял собой перемешивание, чтобы люди приезжали и уезжали, оставляя свои знания. Тогда этот процесс позитивный. Таким образом, люди могут обмениваться идеями, быстрее развиваться. А если только отдавать знания, то получится, что ученые будут просто работать на другие группы.
С другой стороны, если пытаться остановить процесс миграции, не давать людям уезжать, то мы не будем получать новые идеи, будем ограничены рамками своей школы, своих представлений, не сможем получать знания и идеи от других школ. Чтобы наука смогла выжить, нужно признать миграцию, но стараться сделать так, чтобы она была двусторонней, чтобы люди и уезжали, и приезжали.
