руководитель Московского семинара по когнитивной науке. Автор хрестоматий по когнитивной психологии, по психологии мышления, психологии мотивации и эмоций, а также учебника «Общая психология. Внимание. Учебник для ВУЗов».
— Что такое когнитивная наука в целом?
— Слово «когнитивное» означает всего лишь «связанное с познанием», то есть с приобретением, хранением, преобразованием, использованием знаний, причем как живыми системами, так и искусственными. Соответственно, когнитивная психология изучает, как приобретает и использует знания человек. И эти знания нужны очень много где. Например, как только компьютерщики получили возможность программировать компьютер, заставлять его что-то делать, они сразу же задались вопросом: как заставить его решать те задачи, которые решает человек?
Естественно, немедленно возник следующий вопрос: а как, собственно, человек решает эти задачи? Психологи, пытаясь описать человеческое познание, должны учитывать, что оно обеспечивается мозгом. Из этого возникает множество вопросов. Как познание представлено в мозге? Как наше восприятие, память, мышление обеспечиваются мозговыми структурами? Психологи обращаются с этими вопросами к физиологам.
Лингвистам, которые описывают закономерности языка, нужно понимать, как человек использует язык, как понимает обращенные к нему языковые высказывания, как строит их. И лингвисты вынуждены идти к психологам и физиологам.
И психологов, и физиологов, и программистов, и лингвистов интересует вопрос о том, как те знания о мозге, которые у нас есть, могут быть использованы для объяснения механизмов нашего познания, нашего субъективного опыта. Тут на помощь приходят философы, которые пытаются устанавливать возможности перехода от разговора о системах физических (материальных) к разговору о системах духовных, связанных с человеческим сознанием, то есть с нашим субъективным опытом и представлением о себе. И эти предельные вопросы — можно ли на основе знания о работе мозга понять человеческое сознание, можно ли построить такую искусственную систему, которая будет обладать субъективным опытом, и так далее — это вопросы к философам.
То, что мы узнаем о человеческом знании, мышлении, памяти, — это универсальные закономерности или они зависят от культуры, к которой принадлежит тот или иной человек? Тут все устремляются к антропологам, которые умеют проводить кросс-культурные исследования, изучать представителей как развитых, так и примитивных культур и, сравнивая то, что узнают о них, понимать, что в познании универсально, а что определяется культурой. То есть когнитивные исследования — это попытка понять закономерности человеческого познания и использовать их при построении искусственных систем силами сразу множества наук.
— То есть существует большая компания различных ученых, объединённых темой когнитивного?
— Скорее объединённых теми вопросами, на которые они пытаются отвечать. Изначально дисциплин было шесть: экспериментальная психология познания, физиология, лингвистика, философия, компьютерные науки, занимающиеся проблемой искусственного интеллекта, и культурная антропология (на Западе ее иногда называют антропологией когнитивной). Сейчас дисциплин становится все больше. В частности, активно развивается когнитивная экономика, которая занимается проблемами принятия экономических решений: почему человек принимает решения невыгодные, почему ошибается при принятии решений или в логических умозаключениях.
Первый когнитивный психолог, ставший нобелевским лауреатом в области экономики, — это Даниэль Канеман, который как раз занимался ошибками в принятии экономических решений вместе со своим коллегой Амосом Тверским, который, к сожалению, до Нобелевки не дожил.
Есть сейчас и когнитивная география, которая занимается особенностями субъективного представления о местности самого разного масштаба. Есть когнитивная эстетика, занимающаяся закономерностями восприятия прекрасного, причем как психологическими механизмами, так и мозговыми. То есть дисциплин много, но все они сгруппированы вокруг одной проблемы: как мы получаем знания о мире, как мы их используем и так далее.
— Как давно интерес к подобным знаниям возник в академической среде?
— Как междисциплинарный он возник в середине 50-х годов XX века. На тот момент психология, во всяком случае в Америке, в основном занималась изучением поведения. Там царило направление под названием «бихевиоризм», которое было убеждено, что психика — это необъективно, поэтому ее изучать не надо, а можно изучать только то, что наблюдается извне, то есть поведение. Как фундаментальное направление бихевиоризм к 50-м годам сошел на нет. Во многом потому, что люди поняли: для объяснения поведения нам нужно понимать, что происходит в голове.
Начали интенсивно развиваться компьютерные науки и компьютерная практика. Человечество сконструировало компьютер и осознало, что его можно заставить решать те задачи, которые решает человек, и можно организовать его взаимодействие с человеком на естественном языке. Но тут стало понятно, что психология не очень хорошо понимает, как человек решает задачи, а лингвистика не нашла четкий ответ на вопрос, как мы понимаем и порождаем речь.
В сентябре 1956 года в Массачусетском технологическом институте состоялся знаменитый для когнитивистов симпозиум по проблемам переработки информации. Второй день этого симпозиума считают днем рождения когнитивной науки как таковой. Там выступил психолог Джордж Миллер, который предложил модель рабочей памяти человека: это память, в которой мы удерживаем информацию в течение короткого времени, причем ту информацию, которая нам сейчас нужна. Например, номер телефона, по которому нам нужно позвонить, до того, как мы его запишем. Там выступил лингвист Ноам Хомский со своей моделью языка. Там выступили политолог Герберт Саймон и компьютерщик Аллен Ньюэлл, которые представили участникам симпозиума первую работающую модель искусственного интеллекта под названием «Логик-теоретик», которая умела доказывать теоремы из области формальной логики. Одну теорему доказала даже изящнее, чем знаменитый Бертран Рассел, из книги которого брались эти теоремы, но статью с «Логиком-теоретиком» в числе соавторов в научном журнале «завернули».
Так вот, на этом симпозиуме все поняли, что они занимаются одними и теми же проблемами и готовы работать дальше вместе. Буквально через четыре года в Гарварде появился первый Центр когнитивных исследований. К 80-м годам в Америке началось широкомасштабное финансирование когнитивных исследований, стали появляться первые магистерские программы, первые аспирантуры. И когнитивистика как область междисциплинарных исследований на стыках между психологией и нейронауками, между лингвистикой и компьютерными науками стала довольно активно развиваться. К началу 2000-х до нас докатилась.
— У нас она сейчас тоже цветет достаточно активно?
— Она у нас существует в довольно смешном режиме, потому что в общем и целом наши ученые только недавно вкусили «междисциплинарности», совершили несколько попыток организовать общие проекты, друг с другом договориться. Первая конференция, которая называлась «Российская Конференция по когнитивной науке», была проведена в 2004 году. В 2014 году, соответственно, будет шестая. Она продолжает проходить каждые два года. И люди, в общем, друг друга находят и затевают совместные работы.
Недавно появился большой центр в Курчатовском институте, появляются лаборатории когнитивных исследований в самых разных местах. Первая магистратура по когнитивистике была создана в РГГУ на психологическом факультете, в этом году открывается магистратура в Высшей Школе Экономики. Я бы сказала, что какие-то исследования, которые можно назвать когнитивными в западном смысле слова, у нас уже тоже вовсю проводятся.
— Чем занимается когнитивный психолог?
— Он занимается экспериментальным изучением человеческого познания, то есть тех процессов, которые позволяют нам получать информацию из окружающего мира, — это прежде всего ощущение и восприятие (зрительное, слуховое, тактильное и так далее). Процессы, которые позволяют эту информацию выбирать и удерживать, — это процессы внимания, а процессы, связанные с ее хранением и последующим использованием, — это память. Процессы, которые связаны с ее преобразованием, с получением новой информации, недоступной нам непосредственно, — это процессы мышления. А то, что связано с мысленным преобразованием образов, конструированием того, чего мы никогда не видели или не слышали, — это процесс воображения, тесно связанный с творчеством. То есть в этой шестерке (ощущение, восприятие, мышление, память, внимание и воображение) первые три процесса дают нам знания о мире, а вторые три процесса, по сути, задают ось психологического времени — психологическое прошлое (накопленный опыт), настоящее (актуально обрабатываемая информация) и будущее (предвосхищение, конструирование того, чего пока нет). Такую классификацию познавательных процессов предложил в свое время психолог Лев Веккер. Всё это, а еще речь, которая, помимо всего прочего, помогает нам управлять работой всей нашей познавательной системы, и есть область деятельности когнитивного психолога.
— Имеет ли это какое-то прикладное значение?
— Несомненно, имеет. И когнитивная психология, и когнитивные науки очень широко применимы на практике, именно поэтому в Америке в свое время их начали так широко финансировать. Например, чтобы научиться правильно учить, мы должны понять, как знания лучше усваиваются. Для того чтобы восстанавливать восприятие, память или внимание человека с локальными поражениями головного мозга, мы должны понять, как эта система организована. Для того чтобы была эффективной реклама, для того чтобы информация легко считывалась с сайта, мы должны понять, как организованы наше восприятие и внимание, как мы выбираем ту информацию, которая нужна, что нам мешает, куда мы смотрим первым делом, когда попадаем на сайт или держим в руках рекламный буклет, куда мы наверняка не посмотрим. Если мы разместим рекламу компании там, куда, согласно исследованию с регистрацией движений глаз, никто не посмотрит, то грош цена такой рекламе. А это как раз когнитивная психология.
— Что когнитивные психологи знают сейчас о зрительном внимании?
— Поскольку этот предмет для когнитивных исследований — один из самых фундаментальных, знаем довольно многое. Говоря о вещах, которые имеют прямое отношение к практике, мы немножко знаем о тех механизмах, которые стоят за ошибками нашего зрительного внимания. Почему мы часто не замечаем того, что происходит буквально перед нашими глазами, почему нам так трудно отыскивать изменения, произошедшие в зрительной сцене, вплоть до того, что мы можем не заметить смены нашего партнера по общению. Почему мы не замечаем каких-то повторов, неважно, в изображении, в тексте и так далее. Все эти явления условно называют «явлениями слепоты по невниманию». Как только появились возможности широкого вещания через интернет, буквально за несколько лет все узнали о знаменитом исследовании чикагского психолога Дэниела Саймонса и его коллеги Кристофера Шабри с невидимой гориллой. Это были очень яркие эксперименты, которые на самом деле воспроизводили эксперименты 30-летней давности другого знаменитого когнитивиста Ульрика Найссера. Две команды игроков перекидывают друг другу мячи. Человека инструктируют следить, подсчитывать количество передач в одной из команд, он честно считает, насчитывает 14 передач, иногда ошибается. И абсолютно не замечает, как через весь зал проходит человек в костюме гориллы, мохнатенький такой, останавливается посреди комнаты, бьет себя в грудь и идет дальше. Почему-то это оказывается за пределами нашего внимания, хотя, казалось бы, очень яркие стимулы, может быть, даже жизненно значимые — все-таки горилла не самое безопасное животное.
— Почему мы этого не замечаем?
— Дело в ограничениях нашего внимания, в том, что оно привязано к той конкретной задаче, которую мы решаем. Грубо говоря, мы собираем ту информацию, для которой у нас в голове в настоящий момент активированы предвосхищающие схемы, соответствующие поставленной задаче. Такое объяснение тоже предложено Найссером. Вот мы следим за командой игроков в белых футболках, которые передают мячи. И в схему передачи мячей между ними мы информацию вбираем, а информацию за пределами этой схемы мы теряем, хотя иногда она оказывается очень важной.
Другое такое же яркое явление — это так называемая «слепота к изменению», когда мы не замечаем появление, исчезновение, изменение цвета или каких-то других характеристик одного из объектов в зрительной сцене. Главное, чтобы в момент изменения предъявление сцены чем-то прерывалось, как при циклическом обрыве пленки, потому что, например, если перед нами красный мячик тут же становится белым, у нас даже на периферии сетчатки есть детекторы движения, благодаря которым это изменение мы заметим. Однако если мячик стал белым в тот момент, когда мы моргнули, мы можем не заметить, что он поменял цвет.
Тот же Дэниэл Саймонс проводил дивные эксперименты в университетском кампусе, смоделировав этот разрыв пленки в реальной среде. К человеку в кампусе на дороге подходил другой человек с картой и спрашивал, как пройти туда-то. Наивный испытуемый начинал ему объяснять, и тут между ними строители проносили дверь — вот вам разрыв пленки. При этом один из несущих дверь менялся местами с экспериментатором, а испытуемый продолжал объяснять дорогу, не замечая смены собеседника. Решили, что это не показательно, потому что все смотрят в карту, и изменили ситуацию: помощник экспериментатора просил сфотографировать его на фоне университетской достопримечательности. Стоит человек прямо в кадре, испытуемый целится в него фотоаппаратом, несут дверь, люди меняются местами, испытуемые этого не замечают.
Вопрос: смотрят не туда или смотрят не на то? Важный вопрос. То есть либо мы выбрали не то место в пространстве, и наше внимание направлено не в ту точку, где происходят изменения, либо мы не замечаем, какой изменился объект. Психологам немного помогли ответить на этот вопрос физиологи с использованием функциональной магнитно-резонансной томографии. Зная, какие зоны мозга связаны с пространственным перенаправлением внимания, а какие с обработкой информации о конкретных объектах и с их опознанием, исследователи смогли показать, что эти две ситуации (когда мы не замечаем изменений и когда мы их замечаем) в мозге отличатся активацией зоны, связанной с обработкой пространственной информации, про которую считается, что она осуществляется неосознаваемо. Получается небольшой парадокс. Неосознаваемые процессы пространственного перенаправления внимания оказываются жизненно необходимы для того, чтобы заметить и осознать произошедшие изменения. Во всяком случае, какой-то ответ у нас появился.
А вопрос на самом деле крайне важный, потому что тоже имеет большую практическую значимость. Вот эта слепота к изменению — это слепота водителя, который не замечает пешехода или велосипедиста, появившегося в то время, когда на стекло попали брызги грязи от встречного грузовика, а может быть, когда водитель моргнул или перевел взгляд, потому что, когда мы переводим взгляд, в течение небольшого периода времени около половины секунды мы не можем собирать зрительную информацию, так устроен механизм. А сами этого не замечаем, потому что информация, которая была доступна перед миганием, удерживается в буфере, в нашей зрительной системе. Если мы научимся управлять вниманием водителя и создадим какую-то систему искусственного привлечения внимания к объектам, которые видеокамера может зафиксировать, потому что у нее ограничений внимания нет, будет очень и очень здорово.
— Сейчас у нас есть огромное количество источников информации, которая сыпется со всех сторон, включая соцсети, интернет, радио, телевидение. Что происходит с нашим вниманием в связи с этим?
— Мы не замечаем, сколь многого мы не замечаем — я бы сформулировала так. Конечно, мы приобретаем какие-то новые навыки, работая с информацией, но теряем очень многое. Недавно мне довелось сидеть в экспертной панели на лекции одного американского психолога, после которой мы проводили такой эксперимент — у нас люди решали задачки. Один человек решал задачку в диалоге с другим человеком, а третий испытуемый решал задачку в диалоге с компьютером. Задачки были типа «Что? Где? Когда?». И я была совершенно потрясена, увидев то, чем в последние лет 20 занимаюсь в науке. Барышня, найдя в интернете ответ на вопрос, банально его не заметила. Он был на экране, мы все видели его. Она просто не посмотрела туда, где он был, потому что быстро листала страничку, пролистнула вниз и ответить на вопрос не смогла, в то время как два человека, которые вели диалог друг с другом, на вопрос ответить смогли. По сути дела, проигрыш в диалоге с компьютером случился просто из-за того, что человек потерял, не заметил на экране нужную информацию. И очень часто мы сами не замечаем, что ее потеряли. Нам кажется, что мы видим больше, чем на самом деле. Последние годы в когнитивных исследованиях философы, психологи и физиологи даже вводят термин «великая иллюзия сознания». Нам кажется, что в сознании есть все, а на самом деле очень немногое — то, на что мы в данный момент обращаем внимание. А то, на что мы его не обращаем, теряется иногда безвозвратно.
— Какие перспективы есть у когнитивных исследований, у когнитивной психологии?
— Область движется вперед семимильными шагами. Это связано не только с естественным движением науки, но и с фантастическим развитием методов, таких как функциональная магнитно-резонансная томография, воздействие на мозг с помощью магнитных полей, методы, связанные с расшифровкой и перешифровкой мозговой активности. Нейронаука постепенно поглощает все остальные области когнитивистики, начиная от психологии с лингвистикой и заканчивая даже философией. Но и перспективы, в том числе прикладные, она открывает потрясающие. Это коммуникация с больными в вегетативном состоянии, то есть без сознания. Это возможность для лишенных способности двигаться людей управлять внешними устройствами и, только думая о том, какое движение они хотят совершить, представляя это движение, реализовывать его, например, набирать текст на находящемся перед ними экране. Эти перспективы, конечно, очень заманчивы и заставляют ученых все больше и больше погружаться в эту область.
Материал подготовлен на основе передачи «ПостНаука» на радио «Русская Служба Новостей».
