Борис Прокудин: «Литературный герой не должен стремиться к буржуазному счастью»

Политология и литература

— Борис, расскажите, почему политолог изучает русскую литературу?

— Хотелось бы сказать: «А кому еще изучать русскую литературу?» Если серьезно, то, действительно, кажется немного странным, что русской литературой занимается не филолог и не литературовед, а человек, который специализируется на истории социально-политических учений. Я рассматриваю литературу с точки зрения социально-политических идей, изложенных в ней. То есть в меньшей степени меня интересует, какого цвета были обои у Родиона Романовича Раскольникова в его маленькой комнате (желтого). Меня волнует, какие идеи были высказаны в художественной литературе и как они влияют на общество, каким образом соотносятся с историческим и теоретическим контекстом, как они влияют на политическую реальность. Мне кажется, что тема, которой я занимаюсь, очень важная и интересная, учитывая то колоссальное влияние, которое литература оказала на русскую реальность, общество и политику.

У меня есть гипотеза, что в России XIX века художественная литература была одним из способов политического участия граждан в жизни общества. Вторым способом была литературная критика, потом философия, публицистика. Исторические предпосылки такого явления более-менее известны и понятны: после восстания декабристов в 1825 году самодержавное правительство, опасаясь вольнодумства, решило опереться на чиновничество и исключить из процесса принятия решений все остальные группы общества. В то время также ужесточилась цензура, которая не допускала прямых политических высказываний в прессе. Получалось, что человек мог быть только на военной или гражданской службе, никаких других вариантов гражданственности у него не было. И художественная литература, которой свойственно высказывать мысли не напрямую, а иносказательно, в этот момент стала ареной общественной борьбы. Литература начала вырабатывать общественный идеал: создавать образ героя, врага и влиять на социальную жизнь и политику.

Похожая странная вещь случилась и с русской критикой начиная с 1840-х годов. Самые известные русские критики, такие как Виссарион Белинский, Николай Добролюбов, Николай Чернышевский и Дмитрий Писарев, только притворяются критиками. В основном они занимаются тем, что высказывают свои социально-политические мысли, являются общественными борцами, выражающими свои идеи через литературные произведения. Критик Семен Венгеров писал, что каждый русский писатель становился общественным борцом и каждый русский писатель обязательно должен был политизироваться, ангажироваться. Авторы, которые не рассуждали на социальные вопросы, не интересовались политикой, не были популярны у читателей.

Мы знаем, что все крупные писатели были очень политизированные люди, они высказывали свои позиции в литературе и публицистических текстах. Иван Тургенев был либералом, Николай Гоголь и Федор Достоевский — консерваторами охранительного толка, Толстой в конце жизни стал анархистом. Можно предположить, что именно общественный запрос и сделал русскую литературу великой. Каждый русский писатель начиная с 1830–1840-х годов отвечал на вопрос об общественном идеале и пытался рассуждать о том, каким образом переустраивать российское общество.

— Корпус произведений русских классиков, в частности Толстой и Достоевский, широко известен за рубежом, и весь мир читает их книги. Но почему это происходит? Можно ли это связать с той ролью, которую русская литература играла в России, и с особенностями ее появления и существования? Или популярность идет отдельно и контекст не считывается?

— Считывается, безусловно. Я в основном говорю о том, какие социально-политические идеи высказывались в текстах, но поиск лучших писателей происходил также в духовной сфере. Если посмотреть на русскую литературу второй половины XIX века, мы заметим, что в России того времени занимаются богоисканием. Основные романы и идеи Толстого и Достоевского поднимают вопросы, о которых в Европе уже давно не думали. Мне кажется, что это был последний звонкий аккорд настоящей христианской культуры.

— Часто говорят, что в русской литературе все персонажи страдают. Почему?

— Мне кажется, это имеет отношение к генезису русской литературы. Когда вы создаете произведения, которые должны учить, звать вперед, должны формировать идеал и некоего героя, на которого можно ориентироваться, то, конечно, этот герой не должен стремиться к счастью — к счастью буржуазному, простенькому, чтобы жить в хорошей квартире, гладить детей по голове и ездить на выходные на дачу. Этот человек должен быть героического склада. Стефан Цвейг говорил: «Если вы откроете любой европейский роман XIX века, то увидите, что все его герои так или иначе стремятся к счастью». И он также добавляет: «Откройте любой роман Достоевского. Хоть один человек в романах Достоевского стремится к счастью? Ни один! И во многом за это мы любим их».

— С кого все началось, кто первым высказал идеи общественного устройства в своих произведениях?

— Это вопрос не предполагает абсолютно точного ответа, потому что есть разные представления, когда начинается политический роман в России. Мне нравится точка зрения, что такой роман начинается с Герцена Александра Ивановича и его произведения «Кто виноват?». Этот роман написан в 1846 году, закончен в 1848-м. До этого момента были произведения, в которых высказывались политические идеи. Но ни в одном из этих произведений эти идеи не были самоценны. То есть они каким-то образом характеризовали героя, среду, были дополнительными элементами, для того чтобы художественное произведение обрастало нужными деталями. Начиная с романа «Кто виноват?» идеи становятся героями произведений, которые являются важной частью повествования.

— Возвращаясь к вопросу о цензуре: были декреты Николая I, что именно в них запрещалось?

— Прямые политические высказывания в прессе запрещались на протяжении практически всего XIX века. Было небольшое послабление в период Великих реформ, когда Александр II пришел к власти. До этого было принято 36 уставов. И главное, в этих уставах было еще большое количество поправок, например, о том, что в прессе нельзя упоминать чиновников в какой-то момент. Русская литература из-за цензуры стала иносказательно говорить об общественных вопросах.

Самая смешная ситуация — это история публикации романа «Что делать?» Чернышевского. Может быть, вы слышали, что книга вышла в свет только потому, что Чернышевский сидел в тюрьме. Это роман, который потом называли «евангелием нигилистов», в котором каждая страница кипела бунтом. Чернышевский не упомянул в своем произведении ни одного политического вопроса, и когда в тюрьме его прочитали непрофессиональные цензоры, то они не нашли политических высказываний и разрешили публикацию. Когда об этом узнали высокопоставленные цензоры, то они, конечно, схватились за головы и сказали, что это невозможно издавать. Русские писатели научились рассказывать о перестройке общества на каждом его уровне, ни разу не упомянув ни одного политического вопроса.

Литературная критика

— А что происходило с русской литературной критикой?

— Для самых известных критиков художественные произведения часто становились поводом высказать мысли, которые могли не иметь прямого отношения к этому произведению. Существовало две школы критики, одну создал Белинский, а другую — Добролюбов. Для обеих школ было характерно мнение о том, что писатель сам мог не понимать, что он пишет. Самый лучший пример — это, конечно, «Мертвые души» Гоголя. Белинский увидел в этом антикрепостническую книгу. Он понял, что в каждом из персонажей «Мертвых душ» Гоголь разбивает разные проявления крепостничества и в целом критикует русское общество того времени.

Гоголь прочитал его рецензию и ужаснулся. Он сказал: «Нет-нет-нет-нет! Вы меня абсолютно неправильно поняли! Я вообще не хотел писать о крепостничестве и русском обществе. Я работаю на метафизическом уровне. И все эти люди — Плюшкины и Собакевичи — суть грехи человеческие, это пороки! Я с пороками работаю! Белинский, пожалуйста, не надо мне приписывать социальные роли». Белинский отвечает: «Николай Васильевич, я, конечно, вас уважаю, но вы, к сожалению, не очень поняли, какую великую книгу написали».

Хочу напомнить, что Гоголь был консервативных взглядов, которые высказал в книге «Выбранные места из переписки с друзьями». То же самое можно сказать о романе Гончарова «Обломов». Писатель был по своим убеждениям консервативный, религиозный человек. Появился Добролюбов и в тот же год написал критическую статью под названием «Что такое обломовщина?», в которой сказал: «„Обломов“ очень хороший роман, потому что критикует крепостничество и этих ленивых, нелюбопытных, никому не нужных русских интеллигентов дворянского типа, которые только мешают прогрессу. Такие, как Обломов, должны уйти с авансцены русского общества, а на нее должны прийти новые люди».

— То есть в русской литературе были политические идеи, даже если они там не предусматривались?

— Именно, но это не был поиск чего-то, чего нет в романе. Критика — это разговор не о самом произведении как таковом, а разговор на тему произведения. То есть Добролюбов и не отрицал, что он может и перевирает роман. Он говорит: «Я рассказываю вам не об „Обломове“. Я хочу поговорить об обломовщине, о неких социальных процессах, на которые меня подтолкнул роман „Обломов“».

Часто критика была более востребованной публикой: мы находим старые журналы — «Современник», «Русский вестник», и в половине из них страницы, на которых написан роман, не разрезаны. А критическая статья, наоборот, разрезана и заляпана, то есть видно, что ее читали. Художественные произведения написаны так, что прямых ответов они не дают. А Чернышевский, Добролюбов говорят очень правильные вещи, и сразу понятно, что делать и как думать. Никогда такого не повторялось в истории, чтобы критическая статья, посвященная роману, занимала, например, 100 страниц.

Счастье и литературный герой

— Какой был центральный вопрос в русской литературе? Что пытался решить типичный автор России XIX века?

— Писатели пытались решить много разных вопросов, но главный — «Как правильно устроить общество? , а также «Как правильно человеку жить?». «Как быть счастливым?» — это вопрос, который, как замечал Цвейг, не очень-то русский, не обсуждается русскими авторами.

Все любимые персонажи Достоевского, Толстого, Тургенева — это страдающие люди. Характерная черта всех этих героев в том, что они занимаются поиском смысла жизни и ответа на вопрос, как хорошо и правильно жить. После этого человек уже не может вернуться к счастливой жизни. В русских романах счастливыми остаются только немного придурковатые, которые не выходят на уровень высоких обобщений и не пытаются решать сложные вопросы. Например, Тургенев очень любит своего страдающего Базарова, у которого большое сердце, который мечется, не может понять, как жить. У Базарова есть идеи, плохо соотносящиеся с жизнью. В романе также присутствует отец Базарова, Николай Петрович, который хорошо живет, на скрипочке играет, стихи читает. Это абсолютно счастливый человек, который не задал себе ни одного сложного вопроса.

Возьмем Толстого. В романе «Война и мир», мне кажется, единственный счастливый человек — Николай Ростов. Он страдал один раз, когда на него пошли наступать французы, он достал пистолет, бросил во французов и побежал в кусты. А потом он уже всем рассказывал, как он врубался в строй французов, как он их полосовал шашкой и так далее. Но он единственный счастливый герой, потому что не задает серьезных вопросов. Он даже не понимает, какие вопросы мучают князя Андрея, Пьера. Первый умирает. А Пьер, если вы помните, к концу романа увлекается новой идеей, и нигде ему нет покоя, нигде нет счастья, потому что он всегда озабочен вопросом, а правильно ли он живет, а правильно ли мир устроен.

— Получается, все русские писатели, которые этими вопросами задавались, как и их герои, тоже не находили ответов и поэтому не могли быть счастливыми? Это какая-то самовоспроизводящаяся система.

— Да, в России любят страдать и быть несчастными. Собственно говоря, за это мы русскую литературу и любим.

Современная литература

— Посоветуйте нашим читателям несколько современных русских романов, которые вам нравятся.

— Я могу посоветовать то, что прочитал недавно. Сейчас мне больше всего нравятся три автора: Алексей Иванов, Захар Прилепин, Евгений Водолазкин. У Водолазкина я больше всего люблю его роман «Лавр». Он, конечно, не о современности, а о Средних веках и рассказывает о русской святости. Но «Лавр» оказался мне близок, так рвал душу, что не могу его забыть.

У Прилепина, конечно, «Санькя». Это роман 2006 года, который рассказывает о быте и жизни современных русских экстремистов. Из-за того, что я занимаюсь историей социально-политических учений и русской литературой второй половины XIX века, где сплошные террористы, для меня это как домой вернуться. Вспоминается длинная традиция русских революционеров, начиная с декабристов, петрашевцев, народовольцев.

У Алексея Иванова мне очень понравился роман «Ненастье», вышедший в 2015 году. Печальный, грустный роман, в котором есть две линии: одна происходит в конце 1980-х — начале 1990-х, вторая в 2008 году. Рассказывает роман про вернувшихся из Афганистана солдат, как они устраиваются в жизни и как эволюционирует их идея афганского братства на протяжении этого долгого времени. Очень глубокий, мне кажется, умный и трогательный роман.

В 2017 году Алексей Иванов написал хороший исторический роман «Тобол». Тоже советую прочитать. Он рассказывает про петровское время, но не в Петербурге, а в Тобольске. Из-за того, что автор — большой знаток Сибири и патриот этих мест, где он вырос, он рассказывает о петровском времени так, как мы о нем не слышали. В романе есть линии, рассказывающие о местном населении, пленных шведах, есть линия императорской власти, которая представлена губернатором. Есть линия староверов, раскольников, которые тоже там живут. И все они друг с другом взаимодействуют в удивительном котле.

Это отрывок из интервью, полную версию вы можете посмотреть здесь.