Заблуждение — важный инструмент. С его помощью мы создаем новые и значимые образы восприятия, которые позволяют изменить мозг, действуя изнутри (а, следовательно, в будущем), и собственно восприятие. Но если человеческий мозг представляет собой физическое воплощение всей истории проб и ошибок — от эволюции до обучения — и любая перцептивная реакция — рефлекторная, как люди (даже те, кто сильнее всего заблуждается) могут изменить восприятие? В конце концов, мы все хорошо знаем, что прошлое упорно не желает меняться. Что уже произошло, то произошло. Однако, когда речь заходит о внутренней работе мозга, тут не все просто, поскольку мы, как известно, никогда не запоминаем то, что было на самом деле, не говоря уже о времени, когда это случилось.
Мозг несет с собой в будущее совсем не фактическое прошлое… и уж точно не достоверную реальность. Основываясь на истории восприятия действительности, мозг строит базовые убеждения, проявляющиеся в его функциональной архитектуре, с помощью которых мы воспринимаем текущий момент. Эти убеждения определяют то, что мы думаем и делаем, и помогают предугадать, как поступать дальше. Важно отметить и обратное: они также определяют и то, чего мы не думаем и не делаем. В отрыве от конкретной ситуации убеждения не могут быть плохими или хорошими. Это просто-напросто мы сами… все вместе и каждый в отдельности.
Нам очень повезло, что мозг в процессе эволюции приучился создавать убеждения, при этом основная масса их кажется такой же, как и воздух, которым мы дышим, — невидимой. Усаживаясь на стул, вы уверены, что он — а обычно это именно так — не сломается под вами. Каждый раз, делая шаг, вы точно знаете, что земля не уйдет из-под ног; ступня не подвернется; что вы выставили ногу достаточно далеко вперед и правильно перераспределили вес для следующего движения (поскольку, в конце концов, ходьба — на самом деле непрерывный процесс падения). Это неотъемлемые убеждения.
А если бы постоянно приходилось думать — как ходить, как дышать? Или размышлять обо всех остальных чрезвычайно полезных делах, совершаемых неосознанно, которые ваш мозг выполняет, не прикладывая никаких усилий. Скорее всего, вы не двинулись бы с места. Отчасти это происходит потому, что мы способны направить внимание только на одно задание (в нейрофизиологии это называется «локальная» информация). Но помимо этого — из-за жизненных приоритетов, — если бы нужно было думать абсолютно обо всех операциях, необходимых для поддержания собственного существования, вы не смогли бы даже нормально спать, поскольку большую часть времени, вероятно, тратили бы на мысли о том, чтобы сердце билось и легкие дышали. За то, что вы недолжны постоянно заботиться, как поддержать сердечный ритм, стоит благодарить мозг, который выполняет роль командного центра, управляющего встроенными физиологическими «убеждениями» тела.
Мы, как и другие животные, рождены со множеством убеждений (например, о законах физики), они передаются нам с молоком матери. Именно поэтому не получится ни с того ни с сего перепрограммировать глаза, чтобы обрести зрение рака-богомола. Мы развили в себе способность воспринимать свет только тем способом, который лучше всего подходит для представителей нашего вида. Но при этом далеко не все заранее сформированные убеждения можно считать базовыми (имея в виду, что они отвечают за основные функции; на самом деле они очень сложные). Это потому, что мы похожи не только на лягушек. У нас еще много общего с индюками.
Индюки рождаются с эндогенным рефлексом защиты, который включается, когда сетчатка глаза замечает силуэт хищной птицы. При этом у них может не быть предыдущего визуального опыта. В 1950-е годы был проведен любопытный эксперимент [1 ]Wolfgang Schleidt et al., «The Hawk/Goose Story: The Classical Ethological Experiments of Lorenz and Tinbergen, Revisited, ” Journal of Comparative Psychology 125 (2011): 121–133. — Прим. науч. ред., в ходе которого изучали реакции молодых индеек, вызванные страхом. Так вот, они всегда знали, кто перед ними: силуэт хищной птицы провоцировал страх, а силуэт утки — нет.
Точно так же недавнее исследование показало, что боязнь змей у людей врожденная, это наше условное убеждение из прошлого, унаследованное от самых далеких предков. Оно когда-то помогло выжить, выручает и сейчас. В эксперименте [2 ]Vanessa LoBue and Judy S. DeLoache, «Detecting the Snake in the Grass: Attention to Fear Relevant Stimuli by Adults and Young Children, ” Psychological Science 19 (2008): 284–289. — Прим. науч. ред., который проводился в Виргинском университете, ученые измерили скорость реакции дошкольников и взрослых на различные визуальные раздражители. Все участники быстрее демонстрировали «отклонение внимания» к змеям, чем к лягушкам, цветам и не опасным гусеницам. И это понятно, ведь человек— не tabula rasa, то есть не «чистая доска».
Теория о чистой доске входит в контент многовекового спора о том, каким образом человек становится тем, кто он есть, и оказывается там, куда его приводит жизнь. Все — от философов и ученых до политиков — спорят на эту тему, поскольку она определяет основные этические аспекты, связанные с проблемой равенства в обществе. Кто мы — продукты воспитания или природы? Приходим в этот мир уже личностью с заложенной физической конституцией или нас формируют обстоятельства и накопленный опыт? Если бы мы знали ответ на этот вопрос, думаю, могли бы лучше справляться с проблемами в обществе. Но, как показали исследования в области развития нервной системы, а особенно в эпигенетике [3 ]наука, исследующая изменения активности генов, не затрагивающих структуру ДНК., этот вопрос некорректен: мы ни то ни другое. Наша суть — даже не комбинация воспитания и природы — скорее их постоянное взаимодействие. Гены кодируют не определенные черты, а, пожалуй, механизмы, процессы и отдельные составляющие взаимодействия между клеточной и не клеточной средами. Генетика и развитие, в принципе, системные процессы.
, очевидна, если вы изучаете внутреннее развитие мозга. Что точно присуще ему от рождения — это направление роста и приблизительный проект того, что должно в итоге получиться. Но тип роста, который будет выбран, как ни странно, поддается влиянию. Если пересадить кусочек зрительной зоны коры головного мозга в слуховую зону, подсаженные клетки станут себя вести так, будто они принадлежат слуховой зоне, включая образование связей с другими такими же областями. Справедливо и обратное — для кусочка слуховой зоны, пересаженной в визуальную. Например, пересаженная область визуальной зоны коры устанавливает связи с другими нервными центрами внутри таламуса, а не с теми, с которыми соединялась бы, оставаясь (первоначально) в визуальной части. Аналогично она образует связи и с другими областями коры, а не те, которые создавала бы, оставаясь в визуальной области.
Эта физиологическая реальность одновременно становится и биологическим принципом: любую систему определяет взаимодействие между унаследованными внутренними характеристиками и внешними отношениями во времени и пространстве… независимо оттого, говорим мы о клетках коры головного мозга, или о человеке в обществе, или об организации. Это значит, что «значение» каждого из нас неизбежно определяется внешними и внутренними взаимодействиями. Таким образом, как и мы, развивающаяся нервная клетка визуальной области коры по большей части [5 ]Плюрипотентность (от лат. Pluralis — «множественный», potentia — «сила», «мощь», «возможность») — в широком смысле возможность развития по разным сценариям. Плюрипотентные клетки могут дифференцироваться вовсе типы клеток, кроме внешних эмбриональных тканей. — Прим. науч. ред. (то есть способна реализовывать несколько вариантов дальнейшего развития) в рамках определенного срока жизни клетки (так же, как черты личности). Как и нас, нейрон определяет его окружающая среда. При этом ситуативная гибкость не означает, что наша «доска» чиста. На каждой дощечке написан тот самый основополагающий постулат: чтобы воспринимать и выживать, мы должны иметь убеждения.
Более того, в нас заложено убеждение, что мы должны искать всё новые и новые убеждения.
С помощью полученного опыта мозг приобретает их настолько много, насколько возможно, надеясь найти законы, которые удастся применить в разных ситуациях (как теоремы в физике). Например, боязнь высоты. Как ни странно, по-видимому, мы не рождаемся с этим страхом и знанием о том, почему это опасно.
У нас должен быть точно такой механизм движения глаз, как и у всех людей на планете, так? В конце концов, у каждого в мозге одинаковая «аппаратура» для обработки зрительной информации, следовательно, мы, в принципе, используем одно и то же «программное обеспечение». Этот вывод напрашивается интуитивно, но он неверный! Чтобы видеть, мы задействуем разные «программы», и зависят они от места нашего рождения.
В 2010 году Дэвид Келли и Роберто Калдара входе невероятного эксперимента обнаружили, что движения глаз у людей из западного общества и восточного очень отличаются. Они написали об этом так: «Культура влияет на то, как двигается глаз человека, чтобы получить зрительную информацию». Азиаты извлекают визуальные сведения «целостно», а представители западного общества — более «детально» (разницы в том, как узнаются лица, не было). Европейцы больше обращают внимание на дискретные элементы или «заметные» предметы, и эту информацию его представители обрабатывают более уверенно, как и положено носителям преимущественно индивидуалистской культуры. В восточном обществе, напротив, больше ценятся общие, или коллективные, цели, и по этой причине внимание сильнее приковано к «области», нежели к определенным чертам. В отношении лица это означает, что азиаты больше обращают внимание на нос и область вокруг него, а европейцы — на глаза и рот. Разные движения глаз очень дифференцированно формируют восприятие, и то, «на что мы смотрим», ограничивает данные, из которых мозг потом извлекает смысл. Изменение природы входящей информации избирательно сужает потенциальное значение.
Убеждения и предрассудки, которым нас научило общество, влияют на серое вещество, а впоследствии — на восприятие и поведение. Они неосознанно развиваются из твердых убеждений, принятых в культуре, поэтому мы даже не знаем, что они встроены в мозг.
Другие важные убеждения, которые формируют наше восприятие и даже жизненный путь, также заучены из социальной среды, но их влияние легче распознать в поведении, чем едва заметные движения глаз. Это отчетливо видно в сообществе, которое порождает любого человека и так или иначе есть у всех, — в семье.
