Первобытные культуры не знают слова, обозначающего спорт в нашем понимании. Если придерживаться строгого определения спорта как неутилитарного физического состязания, придется сказать, что у первобытных людей вообще не было спорта. Фундаментальная всемирная история спорта, написанная Карлом Димом, открывается категоричным утверждением: «Все физические упражнения были изначально связаны с культом». Существует множество доказательств тому, что первобытные общества часто включали в религиозные ритуалы и церемонии бег, прыжки, метание, бои и даже игру в мяч.
Этнографы провели обширные исследования игр американских индейцев, особенно индейцев Великих равнин, которые последними подверглись культурному влиянию завоевателей. Стюарт Калин в своей объемной монографии пишет:
У детей есть и много других развлечений, вроде отбивания мяча, потешных боев и тому подобного подражательного спорта, но в эти игры играют, что нужно отметить прежде всего, только взрослые мужчины и женщины или же юноши и девушки, но никогда дети, — и эти игры проходят в строго определенное время в году, в рамках празднеств или религиозных ритуалов… Вообще говоря, во все эти игры играют обрядово, стараясь ублажить богов и тем самым обеспечить плодородие, вызвать дождь, произвести и продлить жизнь, изгнать злых духов или излечить болезни.
Собранные Калином этнографические сведения не могут, за редкими исключениями, прояснить религиозную природу спортивных игр. Но есть замечательный пример, который заслуживает подробного рассмотрения.
Юго-восточные апачи-хикарилья «занимаются спортом» с постоянной оглядкой на солнце и луну, тем самым осуществляя ежегодный ритуал плодородия. В мифах апачей драматически отражено сложное равновесие двух основных источников пищи для индейцев Великих равнин. Животная пища ассоциируется с солнцем, а растительная — с луной. «Солнце сопряжено с животными, а луна — с плодами, потому что солнце — мужчина, а луна — женщина». Такое дихотомическое восприятие естественного порядка описано Клодом Леви-Строссом и множеством других антропологов как неотъемлемый признак первобытного мышления. Кете Юе-Керкдаль, писавшая о бразильских индейцах Тимбира, подчеркивала связь между спортом и мировидением: «Соревнования атлетов и дуалистическая социальная организация первобытных людей — это две различных репрезентации дихотомической поляризованной картины мира». Дуалистический миф в действии, что нас больше всего интересует, требует особого состязания, в котором приходится принимать участие всем мужчинам в период между половым созреванием и браком. При этом одна сторона «несет в себе» солнце, а другая — луну. Состязание направляемо сложными ритуалами, и главное требование к участникам — воздержание от мяса и от половых связей. Как считается, главное состязание — это состязание солнца и луны, и дорожка, на которой они состязались в беге, становится Млечным Путем.
«Млечный Путь», на котором проводились забеги, представлял собой две круговых дорожки с вырытыми округлыми сосцеобразными лунками — там предводители обеих сторон, возглашая молитвы богам, бросали пыльцу. Затем в этих лунках высаживались деревья. Как этот, так и другие ритуалы проходили под барабанный бой (один барабан символизировал солнце, а другой — луну) и сопровождались танцами, песнями и праздничными гуляниями. Сами беговые состязания проходили на третий день празднества: тогда в центре обоих кругов разводился костер. Все юноши разрисовывали себя, обмазывали пыльцой, украшали перьями и шли на ринг в сопровождении двух молодых девушек, неся початок кукурузы в одной руке и орлиное перо — в другой (это символизировало растительную и животную пищу). Существеннее была сама церемония, чем определение победителя и побежденного. Первыми к цели бежали самые сильные, а затем приступали остальные, без какого-то определенного порядка. Некоторые бежали четыре или пять раз, но хотя бы раз нужно было пробежать каждому. Такой бег наперегонки завершался танцами и другими праздничными торжествами.
Второй пример культового спорта взят уже не из жизни первобытного общества в строгом смысле. Это зулусский футбол в Дурбане, в который играют люди, находящиеся на переходе от первобытного родоплеменного общества к современной социальной организации. Футбол занял первое место среди современных спортивных игр по числу адептов, но восприятие этой игры среди зулусцев трудно назвать современным — игра была приспособлена ими к иным нормам жизни. Команды зулусских футболистов играют по правилам Международного футбольного союза, но их старания воспроизвести современный футбол явно идут вразрез с традициями народа. Инструктор или тренер, например, может ударить игрока, старшего по возрасту, — как мы видим, требования современного спорта попирают традиционные табу. А местная футбольная культура впитала в себя зулусское видение мира. Так, во время открытия и закрытия сезона они приносят в жертву козу. Ритуал требует, чтобы перед матчем все игроки, тренеры и помощники команды провели ночь единым лагерем, заснув под отблески пламени ритуального костра. К костру все собираются нагими, но при этом никаких половых сношений не происходит. Шаман, которого называют инянга, делает надрезы на коленях, локтях и других суставах (точно так же действует шаман перед ритуальной игрой в мяч у индейцев чероки). Также игрокам дают очистительную смесь, вызывающую рвоту. В день игры проводится процессия: участники движутся плотно, так что каждый смыкается со своими соседями. Инянга раздает всем магический напиток. Если команда сыграла плохо, в этом обвиняют инянгу, а не тренера или распорядителя команды и отлучают его от его должности.
Приведенные примеры доказывают соперничество спорта и религиозного культа, но Карл Дим настаивает не только на возможности, но и на неизбежности такого соперничества. Однако, слыша такое обобщение, нельзя не задаться вопросом: спорт для первобытных людей — это неотъемлемая часть религиозной жизни или же есть независимая область существования, где спорт может присутствовать в своем секулярном виде? При этом предполагается, что у первобытных народов есть секулярная жизнь, где религиозный авторитет не важен, раз невозможно отождествлять первобытную культуру с религиозностью. Вопрос приобретает особый смысл исходя из нашей начальной парадигмы: игра — забавы — состязания — спорт. Если мы считаем, что спорт у первобытных народов всегда был сакральным, всегда был составной частью культа, мы вынуждены признать, что в этой среде вообще не было спорта в нашем смысле — любые физические упражнения становились религиозными в силу самой своей природы, но по этой же причине они были утилитарными в широком смысле. Цель этих упражнений была самой возвышенной (например, обеспечить плодородие земли), и о простом удовольствии от телесной активности речь заходила в последнюю очередь.
Прав ли Дим в своих рассуждениях? Я думаю, что нет. В сообщениях этнографов мы находим множество свидетельств о культовом характере спорта, но мы вряд ли должны безотчетно говорить о «религиозности» применительно к тем краям, где все человеческое поведение вписано в круг сакрального. Когда дети дерутся или метают копья в мишень, неужели мы должны думать, что их действия — часть культа? Хотя Кете Юе-Керкдаль и говорит о неистовых «забегах» индейцев Тимбира в Бразилии и проясняет культовый смысл этих соревнований, некоторые из них представляются нам вполне секулярными практиками, смысл которых заключен в них самих. Догматическое отрицание каких-то явлений в духе того, что первобытные люди не знают секулярного спорта, вряд ли можно назвать продуктивным. Конечно, выводы Дима содержат важную истину: спорт, в отличие от простых физических действий, входил в жизнь первобытного юношества прежде всего в ореоле богопочитания, и только масштаб нашей секуляризованности мешает нам оценить культовый смысл первобытного спорта.
К одному из самых задокументированных и хорошо изученных видов ритуального спорта относится игра в мяч у майя и ацтеков, развитую цивилизацию которых следует сравнивать с другими древними цивилизациями, а не с первобытным обществом. Хотя при последующем изучении древнего спорта мы сосредоточимся на классической античности, избегая подробного анализа того, что происходило в Китае, Индии и других знаменитых цивилизациях, все же выдающееся место в антропологической литературе этой игры с мячом не позволяет игнорировать данный пример, интересный во многих отношениях.
Поводом к этой игре стал миф о братьях-близнецах, имена которых в научной литературе передают по-разному. Братья оставили мать и дом и решили бросить вызов подземным богам, сыграв с ними в игру, похожую на футбол. Они проиграли и заплатили за это, согласно пророчеству, ожидаемую цену — смерть. Голова одного из братьев была подвешена к дереву, но случилось так, что на дереве была юная девица. Из уст этой головы излился поток семени, оплодотворивший девицу, после чего та направилась в дом матери близнецов, где и родила детей. Эти дети подросли, окрепли и бросили новый вызов богам на футбольном поле — и выиграли. В результате головы близнецов вознеслись на небо и стали солнцем и луной.
Археологическим подтверждением этого солярно-лунарного мифа служит более 40 футбольных полей, расположенных на пространстве от Аризоны до Гватемалы и Гондураса. Поле для игры с мячом отождествлялось с небом и было частью храмового комплекса — лучше всего такой объект сохранился в Чичен-Ице на Юкатане. Ацтеки считали, что игра пользуется покровительством богини Шочикецаль, но каменные круги, через которые прогонялся мяч, украшены резным изображением Кетцалькоатля, знаменитого пернатого змея. Ежегодно этим и другим богам приносили множество человеческих жертв, и иные жертвоприношения совершались непосредственно после игры в мяч. Еще не установлено, приносилась ли в жертву победившая или проигравшая команда, но мы можем с большой долей вероятности предположить, что сама идея состязания подразумевает осуждение побежденных, а не победителей. Но как бы то ни было, археологические находки подтверждают, что игра буквально шла не на жизнь, а на смерть. Шесть рельефов, высеченных на Юкатане, изображают ритуальное обезглавливание игрока. Правила самой игры известны фрагментарно и до сих пор являются предметом споров, поэтому мы будем просто доверять испанским очевидцам этих игр XVI века, которые подчеркивали культовую природу этой спортивной деятельности. Как заметил один из них, «каждое игровое поле у них — храм». Испанские власти запретили эту забаву, если можно назвать ее забавой.
Хотя спортивные занятия древних греков воспринимаются как прямое предвестие современного спорта, состязания в Олимпии и Дельфах стоят гораздо ближе к первобытным игрищам, чем к современной Олимпиаде. Мы знакомы с древнегреческой культурой с детства, кроме того, некоторые принятые у нас виды спорта действительно возникли в Древней Греции; и эти обстоятельства не дают разглядеть нам фундаментального сходства между аттическими играми и их ближайшим аналогом в культуре апачей и ацтеков. Конечно, недостаток сведений дает о себе знать и здесь, хотя в меньшей степени: предпоследняя песнь «Илиады», в которой повествуется о погребении Патрокла и играх в его память, вероятно, самое важное свидетельство из тех, которые положено знать всем образованным людям. Изображения атлетов на греческих вазах стали частью эстетического опыта западного человека, а «Дискобол» Мирона из Елевфер — это одно из самых выдающихся произведений мирового пластического искусства. Итак, хотя в наших знаниях о древнегреческом спорте есть серьезные лакуны, главная проблема не в фактах, а в их интерпретации. Олимпийские игры, так же как Пифийские, Истмийские, Немейские и Афинские, представляли собой священные празднества, составлявшие часть религиозной жизни древних греков. По словам исследователя, «Олимпийские игры были священнодействием, поскольку проходили в священном месте и в специально отведенные дни: это был обряд, посвященный божеству. Участники игр посвящали себя богу, и добытые ими награды исходили от самого бога… Корни олимпизма — в религии».
Олимпийские игры совершались в честь Зевса, Истмийские, проходившие в Коринфе, были посвящены Посейдону, тогда как Аполлону поклонялись бегуны и борцы в Дельфах и Немее (табл. 2.1).
Точная история происхождения Олимпийских игр неизвестна и вряд ли будет установлена. Принято считать, что это место — Олимпия — изначально было посвящено Гее — богине земли. Греческое сказание сообщает также о Пелопсе (имя буквально означает «полноликий») и о его победе в беге колесниц над Эномаем, отцом Гипподамии. Также греки повествовали, что игры над могилой Пелопса учредил Геракл и что Пелопс во время игр вернулся к жизни благодаря принесению в жертву юноши. Таким образом, поражение в атлетическом состязании стало служить символической заменой ритуального жертвоприношения (заметим, что современные футбольные болельщики, для которых поражение любимой команды — это «смерть», вряд ли догадываются, сколь хорошо они разбираются в антропологии). Известно, что Геракл в минойское время был богом плодородия, лишь завоеватели-эллины понизили его до степени полубога («героя»), и потому неудивительно, что в основе игр лежит, как и везде, ритуал плодородия. Даже в классические времена игры были отмечены синкретизмом — одним из четырех алтарей в Олимпии был алтарь Геи, на второй день игр воспроизводили обряд погребения Пелопса, а на третий день приносили великую жертву Зевсу. Целью этих игр было, таким образом, богопочитание. Все атлетические события «должны были убедить бога воскреснуть и вновь явиться в облике ростка, восходящего из темной могилы земли на солнечный свет».
Время проведения названных игр было столь же священно для греков, сколь и место проведения. Игры совершались во второе или третье полнолуние после летнего солнцестояния. Три вестника отправлялись, чтобы возвестить олимпийское перемирие. Спортсмены собирались в ближайшем к Олимпии городе Элида и 30 дней готовились к выступлению, а после совершали двухдневную процессию, сопровождавшуюся религиозными обрядами, двигаясь к месту торжеств на берегу реки Эврот. Священный характер игр обусловил исключение из числа зрителей женщин, кроме жрицы Деметры. Программа постоянно расширялась — при начале игр (в 776 году до н. э.) в ней был только бег на короткую дистанцию, длиною в один стадий, но во времена расцвета кроме бега проводились гонки на колесницах, кулачные бои, борьба, особое сочетание борьбы и кулачного боя, известное как панкратион, метание диска и копья. Были соревнования не только во взрослом, но и в юношеском дивизионе, а в 396 году до н. э. были учреждены состязания для трубных и словесных глашатаев. По многим свидетельствам, пятый и последний дни Олимпиады отводились исключительно религиозным церемониям. Устраивался пир, на котором торжественно произносилась благодарность богам за их покровительство играм, и победители награждались оливковыми ветвями, срезанными в священной роще Зевса мальчиком, оба родителя которого обязательно должны были быть живы. Поэтому невозможно ставить под сомнение религиозный (культовый) характер Олимпийских и других «венценосных» игр — всех тех мероприятий, на которых победителю возлагали на голову «венец» из ветвей оливы, лавра, сосны или сельдерея.
Зная все эти факты, мы можем вернуться к утверждению Фрейсине, что спорт — это форма артистической экспрессии. «Исследование древнегреческих религиозных церемоний доказывает нам, что богов можно было ублажить, принеся им в дар… музыку, танец, поэзию, драматическое представ- ление или атлетическое состязание». «Венценосные» игры и большое множество местных игр служили, конечно, ублажению богов, но из этого не следует делать вывод, что спорт был видом искусства наравне с музыкой, танцем, поэзией или драмой. Соотношение между спортом и искусством в Древней Греции было совсем не таким, как предполагает Фрейсине. В той мере, в какой древнегреческие атлетические празднества были религиозным ритуалом и артистическим выражением, они, обретая внеположную им цель, переставали быть спортом в нашем строгом понимании. Поэтому чем больше соревнования приближались к нормам искусства, тем больше теряли в своей спортивности.
Олимпийские и другие «венценосные» игры представляли собой священные празднества, а значит, все спортивные события были облечены религиозным значением, но тем не менее мы можем заметить в том же обществе и появление спорта как вполне секулярного явления. При этом нужно обратить внимание на замечание немецкого исследователя: «Когда мы говорим в этом контексте о секуляризации, это вовсе не означает, что изначально религиозное явление становится светским, а только то, что в спортивной игре, изначально наделенной религиозным значением, начинают рельефнее выступать ее собственные существенные элементы — игра, упражнение, соревнование». Вот что на самом деле происходило: спорт постепенно стал частью обычной жизни полиса, а не только формой богопочитания. То, что древние греки ценили физическое совершенство, очевидно для всякого, кто знаком с какими-либо памятниками этой культуры. Города возвеличивали своих победителей на состязаниях, обеспечивая им пожизненное содержание и прочие почести, прославляя их статуями, сказаниями и произведениями высочайшей поэзии (достаточно вспомнить бессмертные олимпийские оды Пиндара). Сократ, участвовавший в Истмийских играх, восхищался физическим совершенством и порицал тех, кто не уделяет достаточного внимания своему телу. Даже Платон, который ни за что бы не расстался с убеждением, что мир чистых идей много выше области чувственного, и тот был в молодости борцом и побеждал на Пифийских, Немейских и Истмийских играх. В диалоге «Государство» Платон настаивал на важности гимнастических упражнений как для мужчин, так и для женщин. Обычные граждане подражали доблести самых одаренных атлетов, и не было ни одного города, где не было бы сооружений для тренировок. Итак, невозможно усомниться в том, что все занимавшиеся в гимнасиях совершали воздаяния богам, но также нельзя не заметить и вполне определенной секуляризации спорта.
Тенденция секуляризации только усилилась в условиях Древнего Рима. У римлян не было ни спортивных соревнований, ни спортивных празднеств. У них было востребовано только мускулистое тело, способное переносить тяготы войны. В своем классическом труде о древнем спорте Э. Норман Гардинер пишет: «Единственные спортивные события, которые интересовали римлян, — это бои: обычный бой, кулачный бой и панкратион». Римские моралисты обычно клеймили как вырожденцев тех, кто занимался спортом по греческому образцу. «Греческий принцип телесной гармонии и забота о телесном красоте и изяществе считались признаком женственной изнеженности». Даже Сципион Африканский, прославленный победитель Ганнибала в Третьей Пунической войне, не смог спастись от насмешек сограждан, когда появился в гимнасии одетым на греческий манер. Также и всего имперского престижа Августа не хватило на то, чтобы заставить граждан проводить «равные Олимпийским» игры, скопированные с греческой модели. Там, где эти празднества продолжались, они превратились в спектакли для римских зрителей, которым хотелось посмотреть на греческих атлетов из Пергама, Антиохии или Александрии. Римский вкус при этом мало занимал бег или метание диска: гораздо зрелищнее были гладиаторские бои, которые восходят к погребальным игрищам на могиле отца Марка и Децима Брута в 264 году до н. э. Все знают, что гладиаторские бои пользовались в императорское время бешеной популярностью, и, конечно же, их религиозный смысл уже не был ясен для толпы, искавшей хлеба, зрелищ и крови.
В своей секулярности, как и по множеству других характерных черт, современный спорт стоит ближе к римскому, чем греческому образцу. Эта всепроникающая секулярность и делала современный спорт подозрительным в глазах многих религиозных лидеров XVII–XIX веков. Но после длительной упорной оппозиции якобы чрезмерному возвеличиванию тела в древнегреческом атлетизме и католики, и протестанты заключили своеобразный конкордат с современным спортом. Современные богословы извиняются за ту суровость, которую высказывали по отношению к спорту их предшественники, и связывают излишнюю аскетическую установку в традиционном христианстве с влиянием платонизма и неоплатонизма. Клирики озабочены теперь установлением гармонии современно- го спорта и христианского учения. Так, в соборе Иоанна Богослова в Нью-Йорке был установлен витраж, на котором изображены бейсбол и другие виды современного спорта. Содружество христианских атлетов настаивает на том, что суровый характер футбола, баскетбола и хоккея заквашен благовестием Иисуса, а в популярной песне 1970-х годов певец умоляет в припеве, чтобы Иисус загнал его одним ударом «в ворота вечной жизни».
Но существует фундаментальное различие между обязательной молитвой игроков в раздевалке перед игрой и поклонением богам на атлетическом празднестве. Когда апачи-хикарилья бегали между кругами солнца и луны или же молодые афиняне состязались в беге на стадионе, в который был превращен священный путь в Дельфы, само по себе состязание было религиозным действом. Тогда как для современных атлетов, даже для тех, кто испрашивают себе помощи свыше во время игры, соревнование — это светское событие. Нагорная проповедь не имеет никакого отношения к штанге или канату. Религия остается за пределами спортивного ринга.
Тем не менее спорт сохраняет в себе некоторые черты религиозного отношения к нему. Одним из самых странных изгибов на его длительном тернистом пути от первобытных ритуалов к мировой серии и лиге футбольных мастеров — это тенденция современного спорта превратиться в род секулярной веры. Многие молодые люди, и не только молодые, в буквальном смысле почитают героев современного спорта. Когда журналисты пишут о «страсти Уэлша по регби» или «техасском культе футбола», они невольно относятся к спорту как к массовой религии. Как говорил один австралийский чиновник, «спорт — это самая новая австралийская всеобщая религия, это единственное, во что всякий австралиец страстно верует». Пьер де Кубертен, основатель современных Олимпийских игр, благоговейно возвещал «религию атлетизма» (religio athletae), а французский перевод монументальной документальной киноленты Лени Рифеншталь «Олимпия-1936» звучал как «Боги стадиона». Майкл Новак в своем экстатическом прославлении спорта называет бейсбол, футбол и баскетбол «святой троицей» спортивных игр. Далее он настаивает на том, что виды спорта— это «секулярные религии, религии всех граждан… Атлет может быть, конечно, язычником, но виды спорта сами по себе естественные религии». Если от философ- ского экстаза мы обратимся к «похвале глупости», то можем вспомнить, какое прозвание дали студенты Университета Нотр-Дам библиотечной мозаике, изображающей Христа с воздетыми руками—«Шестиметровый».
Все равно, рассматриваем ли мы страсти, ритуалы или мифы современного спорта как секулярной религии, контраст есть уже между спортом первобытным и спортом античным. Связь между секулярным и сакральным порвана, и привязка к области потустороннего ослабла. Современный спорт — это деятельность, частью осуществляемая ради самой себя, частью ради других целей, столь же секулярных. Мы занимаемся бегом не для того, чтобы земля давала больше плодов. Мы возделываем землю или работаем на заводах и в офисах, и поэтому у нас остается время для спортивной игры.
