Течения, которые способствовали развитию парадигмы сети на протяжении последних тридцати лет, настолько многочисленны и полноводны, что представляется невозможным описать их историю — только ради этого нужно было бы написать целую книгу. Однако мы можем обозначить их несколькими главными линиями.
В общем, формирование парадигмы сети связано с возрастающим интересом, направленным на отношенческие качества (или онтологию отношений); последние кардинально отличаются от субстанциональных качеств, непосредственно связанных с сущностью человека, которого они определяют как такового. К этой центральной идее, которая присутствует в различных подходах, характерных для многих научных дисциплин, которые, при поверхностном рассмотрении, могут показаться весьма разнообразными и далекими друг от друга, присоединились со временем и другие представления (порой оттесняя ее на задний план и затемняя). Они могут опираться, например, на сохраняющуюся с XIX века органицистскую концепцию общества, представляющую его как живое тело, питаемое разными потоками, будь то материальные (пути сообщения или системы распределения источников энергии) или нематериальные (финансовые или информационные потоки, течения символического) (Parrochia, 1993). Кроме того, эти представления могут опираться на развитие (обеспечиваемое программами, позволяющими схематизировать изображение отношений в виде графиков) социометрических техник, применяемых в социальной психологии. В частности, в 1930—1940 °F годах Ж. Л. Морено (J.L. Moreno 1934, 1947) использовал эти техники для описания с помощью диаграмм («социограмм») тех способов, посредством которых индивидуумы, внутри небольших групп, вступают в контакт, вливаясь в направленные потоки коммуникации. Именно последнее течение обеспечило успех попыткам анализа сети, сначала в социальной антропологии, затем в социологии и истории, где использование этого понятия приводит к постановке совершенно новых задач, к которым мы скоро вернемся. Наконец, в качестве последнего примера можно взять формирование — на протяжении последних двадцати лет — в рамках когнитивных наук, где предпринимается попытка сблизить информатику и биологию мозга, моделей распределенного интеллекта отношенческого типа: они нацелены на то, чтобы разработать теоретические механизмы, имитирующие интеллект без обращения к иерархическим алгоритмам.
Если возможно сблизить с общим гносеологическим направлением — то есть с валоризацией отношенческих качествам в ущерб собственно человеческим качествам — самые разнообразные проявления интереса к сетям, обнаруживается, что пути, которые привели к формированию этой парадигмы, в странах англосаксонского мира, в частности в США, пролегали по несколько иным маршрутам, нежели во Франции.
Во Франции в области гуманитарных наук этот интерес к сетевой репрезентации мира стал проявляться в 1960-е годы, главным образом в философии. В частности, речь идет о философских начинаниях, которые способствовали обновлению философии науки, отвергая при этом установленную доминирующими эпистемологическими теориями границу между научной деятельностью и другими видами практики познания: то есть философия науки выходила на антиредукционистские позиции.
Действительно, понятие сети оказалось в тесной связи с поиском методов тотализации знания, способных с наименьшими искажениями представить своеобразие установленных отношений и индивидов, которых они объединяют, что в корне отличалось от традиционных редукционистских подходов, при использовании которых индивиды и отношения соотносились с такими категориями, как тип, класс, исходные структуры, в результате чего формировались более общие группы, которые могли стать предметом расчетов и вычислений. Подходы, основанные на представлении через сети, имеют, таким образом, сложное отношение к структурализму. Они разделяют со структурализмом одну особенность — делать упор на отношенческие, а не на субстанциональные качества: известно, что игра в шахматы, где с каждым ходом и перемещением фигуры изменяется значение всех остальных фигур на доске, представляет собой, согласно Соссюру, самую наглядную метафору структурного подхода. Однако, в отличие от структурализма, который направлен на то, чтобы выявить начальные структуры, исходя из которых осуществляются последующие изменения, то есть, в отличие от структуралистского «поиска „логической структуры мира“» (Descombes, 1989, p. 16934), сетевой подход предполагает радикальный эмпиризм. Вместо того, чтобы представлять мир, организованный в соответствии с базовыми структурами (даже если они остаются скрытыми и для своего выявления требуют научной работы по редукции до элементарных составляющих), данный подход подразумевает мир, в котором потенциально всё соотносится со всем; мир, часто рассматриваемый как «текучий, непрерывный, хаотичный» (Id., p. 170), где всё может контактировать со всем, и который требует к себе такого подхода, в котором не было бы даже тени редукционизма. Применение понятия сети свидетельствует здесь об амбициозной попытке предложить слишком обобщенные формулировки и модели, способные определять неважно какие виды существ, необязательно уточняя их природу, рассматриваемую как свойство, исходящее из самой сети. Тем не менее этот сетевой мир не является хаосом; и анализ его должен помочь выявить в нем наличие некоторых отношений, которые являются более стабильными, чем остальные, наличие более верных, проторенных путей.
Однако, как показывает Мишель Серр (1968), эти исследования должны опираться на схему, позволяющую понять способ, посредством которого может реализоваться эта всеобщая сообщаемость. Эта схема «коммуникации», «избранное место инновации» (Serres, 1972, p. 128), которое дает возможность «ответить на вызов множественности» (Parrochia, 1993, p. 59), предоставляя средства тотализации мира, способные связать мироощущение с различиями. Очевидно, что понятие коммуникации сопряжено здесь с проектом вытеснить эссенциалистские онтологии и заменить их своего рода открытыми пространствами, не имеющими ни границ, ни центров, ни опорных точек. В таких пространствах индивиды всецело определяются отношениями людей, в которые они вступают, здесь они модифицируются благодаря потокам, трансферам, обменам, перемещениям, переводам с места на место: в этом пространстве все эти изменения предстают как самые существенные события. Онтологическое превосходство, отдаваемое здесь самому событию завязывания отношения в ущерб индивида, состоящего в отношениях, является гораздо более радикальным, нежели американские версии парадигмы сетей, которые мы рассмотрим ниже. Момент контакта («встреча» по Ж. Делезу [Deleuze, 1981]) — это тот промежуток времени, когда складывается идентичность людей, которые вступают в определенные отношения. Если занять точку зрения стороннего наблюдателя, в таком мире ничто a priori не может быть сведено ни к чему другому, потому что «редукция» (когда один элемент ассимилирует, передает, выражает другой, с которым он вступает в контакт) — это и есть операция, с помощью которой создаются и устанавливаются связи внутри сети. Описывать сеть — значит наблюдать и передавать эти операции редукции, которые в открытом пространстве взаимосоединений порождают относительную необратимость.
Совершенно оригинальный способ описания, ставший возможным благодаря этому новому языку, в 1980-х годах способствовал обновлению социологии, в которую он проник через новую социологию науки, разработанную Б. Латуром и М. Каллоном. В рамках этого направления представления в терминах сети используются для преодоления границы между тем, что якобы относится к собственно «науке» (называемой «объективной»), и тем, что, по всей вероятности, относится к порядку ее «социального использования» (привлечение интересов, которые, по всей видимости, должны искажать эту «объективность»). Такой водораздел доминировал до этих пор в социологии наук.
Та же самая филозофема оказалась включенной и в менее специфичные направления мысли. Она использовалась, по крайней мере, во Франции на протяжении нескольких лет, начиная с мая 1968-го, в критике (в частности, у Ж. Делеза) не только «субъекта», как он определяется в отношении к самосознанию и к сущности, которая якобы являет собой нечто иное, чем след отношений, в которые субъект вступал по ходу своих перемещений, но также и критике всего того, что изобличалось как «опорная точка»: государство, семья, церковь, словом, любые институции, но также наставники (в деле мысли), бюрократы, равно как всякого рода традиции (поскольку все они обращены к первоистоку, который воспринимается как точка опоры) и эсхатологии — религиозные или политические, — потому что они ставят человека в зависимость от сущности, спроецированной на будущее. В 1970-е годы эта критика почти естественным образом обратилась на капитализм, который в этих изобличениях сливался с буржуазной семьей и государством. Все эти элементы определялись как закрытые, закостеневшие, замороженные миры, будь то вследствие привязанности к традиции (семья), к юридическому формализму и
