С визуальной точки зрения картина решительно безупречна: правильные костюмы, убедительно воссозданные эффекты живого освещения, даже променады по дворцовым галереям камера скрупулезно выбирает такие, чтобы в кадр попадали только темная деревянная отделка в стиле первых Стюартов, гобелены (особое пристрастие к которым питал как раз Карл II, дядюшка королевы Анны) и незаметные на первый взгляд, но семантически нагруженные детали — в королевском дворце висит, к примеру, портрет Якова I Стюарта, а вовсе не отца-изгнанника. Декорации фильма к тому же весьма камерны: в тех редких случаях, когда мы вместе с камерой выбираемся за пределы дворца, перед нами оказывается либо клаустрофобический, душный от похоти и несчастья мирок почтовой кареты, либо не менее театральный неподвижный лес, где кроме скучающих придворных повес не встретить никого живого, либо бордель, из которого опять же не выбраться (если, конечно, вы не герцогиня Мальборо и вам не придет на выручку всесильный сановник). И по этим идеально отстроенным театральным павильонам в смятении и ярости мечутся персонажи — именно персонажи, потому что до живых людей им всем, увы, далеко.
И дело тут вовсе не в актерской работе (она блистательна, без оговорок), а в сценарных решениях, весьма далеко отошедших от исторической правды. Никто, безусловно, и не ждал от картины этакого учебника истории и костюмного пересказа дневниковых источников. Но подвох в том, что, когда речь идет о реальных, действительно живших когда-то людях из плоти и крови, отказ от исторической правды чреват и литературным отказом от убедительного развития персонажа.
Анна Стюарт действительно потеряла семнадцать детей (часть — выкидыши, часть родилась мертвыми или погибала сразу после рождения, единственный переживший младенческий возраст сын скончался в возрасте 11 лет), хотя ни о каких кроликах, якобы заведенных в их честь, нам не известно. Она действительно была чрезвычайно близка с Сарой Дженинс (позднее — Сарой Черчилль, той самой герцогиней Мальборо) — сдружились они, когда Саре было пятнадцать, а Анне десять, и пронесли эту близость через десятилетия. Сара действительно оставила об Анне память как о взбалмошной, недалекой особе, руководствовавшейся в принятии решений исключительно личными симпатиями и антипатиями и мало пригодной на роль королевы. Была ли между ними любовная связь — доподлинно до сих пор не известно (слухи об этом, само собой, с наслаждением распускали уже при жизни Анны), но академический консенсус сводится к тому, что все-таки нет. Впрочем, история о крушении давнишней дружбы была бы не менее интересна (и более трагична в каком-то смысле), чем история о крушении любви.
Король Яков II, насколько мы знаем, очень старался быть хорошим, внимательным и любящим отцом. Тот факт, что в 1689 году от него отвернулась не только старшая дочь (в пользу мужа которой он был низложен с трона), но и младшая, стал для него большим ударом. Анна выказывала полное равнодушие к судьбе отца, но обещала по смерти Вильгельма и Марии уступить трон сводному брату и восстановить на троне линию Стюартов. (Обещание это, как мы уже знаем, выполнено не было. Когда Вильгельм овдовел, а Мария не оставила наследников, Анна предпочла согласиться с требованиями Акта о престолонаследии и взойти на престол самой.)
Отрекшись от отца после его изгнания, Анна тем не менее не нашла родственную душу и в лице сестры: та требовала отослать Сару, чей муж подозревался в связях с двором короля-изгнанника, прочь от двора, а Анна демонстративно отказалась это делать. Сестры не разговаривали до самой смерти Марии, и только перспектива католической реставрации впоследствии вынудила Вильгельма и Анну примириться. Таким образом, Сара Черчилль и супруг, Георг Датский, большую часть жизни Анны были ее единственными близкими людьми. Брак с датским принцем, изначально послуживший решением непростого династического ребуса (перед Яковом II стояла задача подобрать для младшей дочери такого жениха, который одновременно был бы протестантом, но при этом не вызвал бы возражений со стороны могущественного союзника — Франции), оказался браком по любви — нежелание Сары Черчилль принять и понять скорбь Анны по смерти супруга внесло немалую лепту в окончательный разрыв их с королевой дружбы.
Браком по любви (хотя, безусловно, сплетни при дворе распускали об обратном) был и союз Абигейл Хилл и Сэмюэля Мэшема — в реальности, а не в фильме они прожили душа в душу до 1734 года. После смерти Абигейл Мэшем, переживший ее на двадцать с лишним лет, так ни на ком и не женился и предпочел остаться без наследников, чем предать память супруги. Историческая Абигейл приходилась кузиной не только Саре Черчилль (та, впрочем, утверждала, что до явления Абигейл ко двору и сама не знала об этом, их общий дед имел 22 выжившего ребенка, и обо всех своих кузенах и кузинах Сара действительно могла быть не в курсе), но и тогдашнему лидеру тори Роберту Харли и первое время помогала ему и его партии из родственных чувств, а вовсе не из страха и честолюбия. Впрочем, довольно скоро они рассорились, и с тех пор Абигейл как могла внушала королеве неприязнь к Харли. Впрочем, особой склонностью к интригам она не отличалась: судя по всему, в фавор к Анне Абигейл попала благодаря мирному и доброму нраву, составлявшему приятный контраст с властным характером Сары, и была вполне искренне привязана к королеве (после смерти Анны она добровольно оставила двор, хотя Мэшем и при новом короле чувствовал себя неплохо, и в дальнейшем вела тихую, замкнутую жизнь). Эпизод с отравлением, само собой, полностью вымышлен.
Тем не менее Сара видела в кузине соперницу (тот факт, что королева не уведомила ее о браке кузины с Мэшемом, привел герцогиню в особенную ярость) и приписывала ухудшение своих отношений с королевой якобы козням Абигейл, а вовсе не тому факту, что с годами они с Анной все хуже и хуже понимали друг друга, а настойчивость Сары в политических вопросах и продавливание политики вигов становились для королевы чем дальше, тем больше в тягость. В попытках заставить Анну разорвать эту связь Сара пошла на множество резких и жестоких жестов — от попытки вынудить Анну удалить Абигейл от двора через парламент (что только дискредитировало Мальборо) до шантажа непристойными стихотворениями, в которых обсуждалась якобы любовная связь королевы с Абигейл, и отказа носить траур по смерти Георга Датского — тем самым Сара давала понять, что считает скорбь Анны по супругу притворной, так как супружеская любовь в сердце королевы якобы пылает отнюдь не к мужу. Все это глубоко ранило Анну, заставило ее утратить всякое доверие к бывшей лучшей подруге и еще больше сблизиться с Абигейл. В 1710 году состоялась последняя личная встреча Сары с королевой. Сара в слезах требовала объяснений разрыву, Анна отказывалась это обсуждать, и Сара под конец пригрозила Анне Божьим наказанием, что, по признанию самой Анны, ранило ее до глубины души и положило конец всяким надеждам на примирение. Герцог и герцогиня Мальборо были лишены придворных постов и на время покинули Англию (впрочем, добровольно, а не по приказу). Однако уже при Георге I они вновь оказались в фаворе.
Эту историю некогда самой искренней и горячей дружбы, которая гниет заживо под гнетом ревности, тщеславия и обоюдного непонимания и мало-помалу отравляет все вокруг себя, «Фаворитка» подает как историю любовного треугольника: испуганная, умирающая женщина цепляется за всякого, кто поманит ее толикой радости, и неизменно оказывается жертвой. С точки зрения теста Бехдель получившаяся чисто женская, камерная трагедия безупречна — но стоило ли брать за основу повествования именно придворные сплетни и настолько уплощать образ Анны? Ведь человеком она была пусть и сомнительных моральных качеств, но сильным и неглупым, да и с управлением страной, если абстрагироваться от личных якобитских симпатий автора рецензии, справилась вполне неплохо. Нельзя ли было рассказать ту же самую историю о тщетном поиске человеческой близости и неизбывном одиночестве во дворце, полном старых призраков, на доказуемом фактически материале? Недурно было бы, к слову, представить нам и самих этих призраков, помимо мечущегося в горячке кронпринца (на него и на его сиблингов нам намекают хотя бы кролики). Преданный дочерями отец, идущий войной сводный брат (в 1708 году была предпринята первая, впрочем, неудачная попытка якобитского десанта), отрекшаяся сестра и умерший возлюбленный — без них трагедия Анны в ее разрыве с герцогиней Мальборо и в самом деле сводится к концу одних манипулятивных отношений и смене их на другие. Никто не спорит с тем, что такой рассказ трагичен и сам по себе, но в жизни все было намного, намного интереснее, сложнее и хуже.
Но, как мы уже заметили в самом начале, та история, которая нам предложена, с эстетической точки зрения рассказана безупречно, и оторваться от нее — тяжкий труд, даже зная, что почти все в ней неправда.
…После смерти королевы Анны Роберт Харли, граф Оксфорд, два года провел в Тауэре, ожидая приговора по обвинению в государственной измене. В итоге его оправдали. Доживал он тихо и умер в забвении. Но Харли был страстным любителем поэзии, да и сам неплохо писал. Сочинения Александра Поупа и других, кому он покровительствовал, тексты народных баллад, собирательством и изданием которых он занимался, и его собственные стихи пережили и его самого, и Сару Черчилль, и Абигейл Хилл.
Так искусство в очередной раз одержало победу над жизнью.
