Существует проблема долгосрочного экономического роста. Каждая экономика борется, чтобы ее показатели, такие как ВВП, каждый год росли на два-три процента. Цифры на первый взгляд кажутся небольшими: один или два процента — велика ли разница? Вроде бы нет, но если рассчитать рост на долгосрочный период — например, на 30 лет или на жизненный цикл человека в современном мире, то есть 70–80 лет, — получится огромное число. Очень важен вопрос: достижим ли устойчивый долгосрочный экономический рост или нет? Если наша экономика сейчас растет, будет ли сохраняться эта тенденция через 50–100 лет или скоро начнется спад?
В своей работе 1990 года Ромер предложил лаконичное описание модели эндогенного роста, что послужило созданию целого направления в экономической литературе. Модели экономического роста существовали за несколько десятилетий до него. Они демонстрировали, что долгосрочный экономический рост возможен при наличии технологического прогресса. Но этот рост экзогенный. Он зависит от заданной извне скорости развития науки и техники, и непонятно, как и почему такая скорость развития достижима. Ромер преобразовал эти модели и сделал рост эндогенным: в своей модели он дал экономическим агентам возможность инвестировать в инновации и тем самым задавать темп технологического прогресса.
Представьте себе производство обычных товаров, которое основано на эндогенных факторах: труде и капитале. Нам нужно некоторое количество работников и станков, мы вкладываем в них деньги и в итоге получаем определенное число автомобилей. Ромер предложил идею, что можно точно так же инвестировать в инновации, то есть с помощью труда ученых (в других модификациях этого класса моделей — и капитала) достигать результата — технологического прогресса. Таким образом, траектория экономического роста зависит от создания идей, которое, в свою очередь, зависит от эндогенных факторов: чем больше вложишь в инновации труда, тем заметнее будет экономический рост. Технический прогресс не дается нам извне, это наше желание и наши возможности инвестировать в идеи, инновации, и тогда обещается долгосрочный экономический рост. Ромер объяснил эту идею на уровне нескольких достаточно простых, но емких уравнений.
Конечно, на практике невозможно полностью связать теорию экономического роста с тем, как на самом деле производятся инновации. Если мы прямо сейчас резко инвестируем в науку, на следующий год мы не получим громадных темпов роста ВПП, потому что отдача от любых научных и образовательных проектов очень долгая, не менее 10–15 лет. И все равно в науку и технологии нужно вкладываться, если мы хотим, чтобы мы в старости и наши дети жили в условиях устойчивого экономического роста — это и показал Ромер. Также важна другая идея, получившая развитие на основе работ Ромера: от вложения в инновации (от конкретной «идеи») выигрывает множество фирм, которые могут этими инновациями пользоваться, так как получают своего рода положительные экстерналии. И тем не менее непосредственно для фирмы, вкладывающей средства в инновации, это вложение также выгодно. Именно таким всеобщим использованием новых идей и достигается технологический прогресс.
В существенной степени благодаря подобным моделям люди начинают понимать, что инвестировать в R&D (англ. Research and Development) необходимо. В последнее время мы видим большой акцент на эту тему в СМИ и политэкономических кругах: нужно не просто покупать станки и платить людям зарплату, а делать долгосрочные инвестиционные проекты, которые окупятся не сразу, но обязательно будут работать.
Ромер имел дело с моделями общего равновесия и траекториями сбалансированного роста (англ. balanced growth path). Нордхаус работал с похожими моделями, но значительно более детализированными. Он встроил в них климатическую составляющую с использованием некоторых физических знаний: какой ущерб бывает от выбросов CO2, который возникает при горении нефтепродуктов и прочего, какой эффект это оказывает на климат в целом (например, ухудшается озоновый слой, а что-то остается навсегда в атмосфере и океане). Это довольно сложный цикл, но можно специфицировать некую функциональную зависимость производительности факторов от выбросов. Это можно сделать, например, через температуру: если в течение нескольких лет резко увеличиваются выбросы, то повышается температура на планете и увеличиваются ее колебания. Эти факторы сильно влияют на экономику: например, из-за повышения температуры в некоторых регионах становится слишком тяжело работать либо затруднительно выращивать прежние культуры. Нордхаус построил модель, которая показывает, что в зависимости от различных траекторий выбросов получаются различные траектории ущерба для общей производительности. Смысл модели отчасти в том, что нельзя сжигать всю нефть разом, иначе условия на планете ухудшатся. Нордхаус показал, что последствия для климата от использования определенных продуктов могут повлиять на экономику.
Основное детище Нордхауса — это междисциплинарная модель, динамическая интегрированная модель климата и экономики, которая связывает климат и экономическую деятельность человека. Он начал создавать ее как простой калькулятор еще в 1970-х, а в 1990-х она превратилась в фундаментальную динамическую модель, которая может делать прогноз на ближайшие 500 лет (в одной из ее последних версий). По ней можно рассчитать, как изменения климата, произошедшие под влиянием деятельности человека, влияют на экономику. Когда мы производим товары и услуги, происходят выбросы парникового газа, и его концентрация в атмосфере увеличивается, что приводит к глобальному потеплению, которое, в свою очередь, влияет на экономическую деятельность человека. Во-первых, в некоторых регионах при более высокой температуре могут плохо расти или пропадать определенные сельскохозяйственные культуры, а некоторые территории нашей планеты могут стать непригодными для сельского хозяйства. Во-вторых, может произойти затопление некоторых участков суши. В-третьих, повысится заболеваемость малярией и пр. Модель Нордхауса увязывает все эти разнообразные взаимодействия в единую структуру. Он изучал альтернативные сценарии развития мировой экономики на несколько сотен лет вперед, а также задавался вопросом поиска оптимальной траектории налогообложения выбросов парникового газа. Согласно предпосылкам модели, при вводе налога на выбросы предприятия начинают инвестировать как в более эффективные технологии, преобразующие углеводороды в энергию, так и в «зеленые» технологии, которые не связаны с углеводородами, такие как солнечная энергетика. Это вопрос выбора между инвестициями либо в физический капитал, либо в «зеленые» технологии. В результате решения модели Нордхаус получает оптимальное распределение наших ресурсов во времени, которое приносит в долгосрочной перспективе самые благоприятные последствия для общества.
В модели Нордхауса достаточно обширный набор переменных. Это динамические траектории потребления, инвестиций, капитала, численности населения, выбросы парниковых газов, ущерба от глобального потепления, а также переменные углеводородного цикла, включающие в себя концентрацию диоксида углерода в атмосфере и в верхних и нижних слоях океана, радиационный форсинг, среднемировую температуру атмосферы и океана. Существует мультирегиональная версия модели, в которой учитываются региональные климатические и экономические характеристики нашей планеты.
Конечно, точность подобных моделей не может быть слишком высока. На текущий момент многие параметры подвержены высокой неопределенности. Например, мы не знаем точно, насколько среднемировая температура зависит от концентрации CO2. Мы знаем, что она увеличивается при росте содержания углекислого газа в атмосфере, но текущих наблюдений недостаточно, чтобы понять параметры ее дальнейшей траектории при резком росте концентрации CO2. Мы также не знаем сценариев развития нашего общества на ближайшие 500 лет. В последние 200 лет средние темпы роста ВВП на душу населения мировой экономики были выше 1% в год, но будет ли мировой технологический прогресс сопровождаться такими бурными изменениями в дальнейшем — неизвестно. Такие модели дают платформы для дискуссий, по каким параметрам мы можем определить будущее мировой экономики. Кроме того, благодаря модели, в которую встроены эти параметры, мы можем рассчитывать разнообразные риски и искать способы их минимизировать. Многие исследователи пытаются в условиях наличия неопределенности строить определенные сценарии развития экономики, чтобы снизить возможные риски климатических катастроф. И основной вклад Нордхауса — в развитии методологии экономико-климатических исследований. Он является одним из самых цитируемых авторов в этом направлении. Существуют специализированные академические журналы, которые занимаются вопросами в области парниковых газов, глобального потепления и загрязнения окружающей среды. Это не просто обсуждение в академических кругах, а дискуссия на политической арене. Не так давно было заключено Парижское соглашение Рамочной конвенции ООН об изменении климата, которое подписали множество стран, включая Россию. Оно декларирует в качестве долгосрочной цели сокращение выбросов парниковых газов, ограничивающее рост мировой температуры не выше двух градусов Цельсия.
