Далее, Кроноса уже древние представляли себе как аллегорию всепожирающего времени. И главный атрибут его — серп, которым Кронос дал этому времени ход. Серп его — это материальная «бритва Оккама»: оскопив Урана, он остановил появление новых сущностей, из-за которых утроба Геи могла бы взорваться, вернув мир в состояние хаоса. Но тут возникло новое противоречие: пожирая собственных детей, Кронос питался силой будущего, чтобы утолять свою похоть (или сохранять власть) в вечно длящемся настоящем. Золотой век, собственно говоря, в этом и состоит для каждого владыки, который организует для себя вечность, хотя для всех остальных уже «время прошло». Иначе говоря, «золотой век» — это миф о понимании времени как пожирании настоящим будущего или о попытке иметь бытие без становления.
Отсюда — вся мифология Зевса, который сумел перехитрить своего папашу, запустив процедуру становления, от которой и сам когда-нибудь погибнет. Вся греческая мифология вышла из желудка Кроноса, и возможности ее далеко не исчерпаны. Для того чтобы одолеть обжиравшегося потомками Кроноса, Зевс сошелся с Метидой, и та подсказала ему, как вызвать у сына Урана и Геи вселенскую рвоту. Благодаря этому освободившиеся братья и сестры Зевса стали помогать ему и в итоге одолели Кроноса. Но проклятье страха и желание заесть чужое будущее ради сохранения собственной власти осталось и на Зевсе. Кронид ведь даже Метиду потом проглотил, узнав, что та родит ему сына, который его свергнет. Стало быть, с биологической точки зрения это еще и миф о наследственности. А дальше — всем известный рассказ о рождении девы Афины из головы Зевса.
Молот Гефеста, которым была разбита голова Зевса, чтобы выпустить оттуда Афину, и серп Кроноса, которым был оскоплен Уран, благодаря чему появилась на свет Афродита, — это и всеобщие символы созидательной деятельности, подпорченные позднейшими политическими пертурбациями, но все еще заслуживающие размышления.
Мы тут вступаем в следующую важную область — алчности, чревоугодия как творческой деятельности. Когда мы охотно читаем, мы говорим, что «проглатываем» страницу за страницей. Мы «пожираем глазами» прекрасных. Даже смеясь над поэтическим бессильем Валерия Брюсова, мы не забудем его «несытых рук». За всем этим бытовым пониманием жажды обладания — миф о Кроносе. Страх лишиться того, что стало благодаря тебе самому, — такая понятная вещь. Кронос живет и в Зевсе, и во всех остальных. Тошнота, тоска от нежелания наступления будущего, которое будет без нас, тоже может объяснить желающим, почему Кронос ел своих детей.
