Для чего использовалось кольцо?
Артефакт из Пьетроассы с выполненной на нем рунической надписью по форме представляет собой не что иное, как незамкнутое золотое кольцо (гривну?) толщиной 1–1,5 см и 16 см в диаметре, которое при желании можно было замкнуть, так как на одном из его концов было нечто вроде втулки, в которую вставлялся другой конец. Объект с большой вероятностью имел сакральное назначение, надписью лишь усиливаемое и подчеркиваемое.
О предназначении кольца мы можем только догадываться. Возможно, это кольцо принадлежало некоему святилищу и висело на его воротах, о существовании таких колец на дверях языческих капищ мы знаем из скандинавских саг. Не исключено, что оно представляло собой гривну, некогда отданную в дар святилищу. Как бы то ни было, нанесенный на предмет текст не позволяет считать этот артефакт, относящийся к IV — раннему V веку, просто ювелирным украшением, пусть и изготовленным из драгоценного металла.
Значение рунической надписи на кольце
Надпись выполнена старшим (24-значным) футарком и являет собой один из древнейших образчиков германского рунического письма как такового. Помимо всего прочего, перед нами, возможно, один из немногих текстов, связанных с готами и написанных чуть ли не в ту же эпоху, когда создавался готский алфавит, а епископ Вульфила (Ульфила) осуществлял свой перевод Библии. Неизвестно, правда, принадлежал ли интересующий нас предмет готам изначально, но, во всяком случае, надпись на нем в ее классическом, наиболее общепринятом прочтении сообщает следующее:
Gutani o wi hailag буквально можно перевести как ‘готов [владение] святилище (святыня) священное (неприкосновенное / нерушимое)’ (Krause 1937: 592–595, No 75).
Чтение gutani и wi признаются подавляющим большинством исследователей и на сегодняшний день могут считаться относительно ясными и почти бесспорными. Более сложными, хотя и по совершенно разным причинам, оказываются два других компонента.
Слово hailag в Библии Вульфилы не обнаруживается, в качестве обозначения для святого и священного оно зафиксировано в германских языках лишь заметно позже. Высказывались разные предположения, почему, собственно, оно отсутствует в Готской Библии, не исключалось, в частности, что в то время hailag обладало еще слишком сильными языческими коннотациями и применялось, скорее, к кругу объектов и понятий, священных для язычника. Так или иначе, возникает вопрос о причинах своеобразного удвоения идеи святости в столь кратком тексте, поскольку сферу сакрального и без того уже обслуживает термин wi, прилагательное от которого weihs (‘святой’) как раз неоднократно встречается в переводе Вульфилы.
Еще В. Краузе высказал предположение, что hailag (*hailags) выражает здесь не просто идею святости, будь то святость языческая или христианская, но акцентирует характерный для германских языков аспект защиты и неприкосновенности, связанный, в свою очередь, с идеей физической целостности, неповрежденности, нерушимости и неуязвимости (Krause 1937: 594). Вопрос о точной предметной соотнесенности и взаимосвязи двух обозначений сакрального в этом тексте — чья именно нерушимость, неприкосновенность декларируется в надписи: некоего святилища, в котором пребывал наш объект, или самого объекта, святыни как таковой? — не поддается однозначному решению. Так или иначе, перед нами своеобразный подарок всякому историку германских древностей и исследователю, занимающемуся категорией сакрального в архаических традициях — священное золото во всем его блеске!
Информативность нашего артефакта настолько велика, что рунологи, как кажется, не обратили особенного внимания на определенную деталь, добавляющую еще один штрих к нашим представлениям о культурно-символическом языке эпохи Великого переселения народов.
Приведенное нами выше классическое прочтение надписи из Пьетроассы предполагает, что один из ее компонентов записан иным способом, нежели все остальные. Как известно, руническое письмо германцев было фонетическим, но при этом допускалось и использование рунического знака в символическом (идеографическом) значении, когда та или иная руна репрезентировала свое название, органично встраивающееся в остальной фонетически записанный текст. По-видимому, именно так и был записан второй компонент текста, читающийся как ‘достояние, имущество, вотчина, наследие’. Он представлен единичной руной1, которая фонетически соотносилась с -o-, при этом носила название oþal и, соответственно, могла передавать это слово на письме подобно тому, как руна j [*jara]2 передавала слово, соответствующее ее названию, — ‘урожай’ (д. исл. ár), руна f [*fehu]3 — ‘богатство’ (д. исл. fé), а руна m [*mannR]4 — ‘муж’ (д. исл. maðr)…
Слово oþal, послужившее названием для рунического знака, было связано, насколько мы можем судить по древнесеверной традиции, с одним из самых важных для германской культуры концептов неотчуждаемого, наследственного владения, отчины (в Скандинавии, например, именно обладание одалем делало человека свободным и полноценным членом социума). Не случайно в древнеисландском языке могло употребляться в значении ‘родина’, другое же, по-видимому, первичное его значение здесь — ‘родовая собственность, наследственная земля, земельный участок’. В Готской Библии соответствующий элемент входит в композит haimoþli, употребляющийся в значении ‘земля как владение’.
Сакральное значение надписи
Интересующее нас слово оказалось настолько символически насыщенным само по себе, а заложенная в нем идея неотчуждаемости настолько органически перекликается с hailag в значении ‘святой, нерушимый, неприкосновенный’, что, как кажется, ни у кого не возникало вопроса, почему на нашем сакральном предмете было вырезано именно оно. Подчеркнем, что особая идеографическая форма записи обычно только повышает сакральный статус означаемого, которое так передается, тем более что идеографический вариант записи в данном случае ни в коей мере не обусловлен техническими ограничениями — у резчика было более чем достаточно места, чтобы выписать слово целиком (как и все остальные), а не употреблять его односимвольный субститут. Однако, сколь бы ни был значим наш золотой предмет, будь он сакральным объектом, принадлежащим одному человеку / одной семье или находящимся в своеобразном коллективном владении в святилище, ему едва ли автоматически, по умолчанию, может быть присвоено именование oþal. Тем не менее для начертания на нем именно руны oþal, как кажется, существовали достаточно отчетливые причины, связанные с формой самого артефакта.
Иными словами, руна o в условно схематизированном виде воспроизводит форму предмета, на котором была начертана (в той степени, насколько вообще угловатые руны могут воспроизводить формы округлых объектов). Таким образом, руна o символизировала объект, тогда как самый объект символизировал одаль, о котором говорится в надписи. Собственно, вся надпись в целом, по-видимому, построена по принципу кольцевой композиции, так как заканчивается той же руной G, с которой начинается (Ганина 2001: 77). Судя по всему, эта же идея замыкания кольца иконически воплощена и в идеографической руне oþal.
Ценность этого объекта и нанесенного на него текста для изучения культурной традиции варваров столь велика, что его попросту не с чем сопоставить. Строго говоря, мы не знаем, является ли само кольцо, как и весь клад, готским по происхождению — не исключено, что драгоценность попала в руки готов, которые и начертали на ней текст. Так или иначе, значение этого артефакта для истории готской культуры трудно переоценить — наряду с наконечником из Ковеля (Украина), надпись из Пьетроассы принадлежит к числу наиболее древних образчиков рунической письменности у германцев.
