В другой раз 
1. Проблема материальности в социологии
Один из вопросов, на который призвана ответить ANT: как происходит сборка (assembling) социального мира при участии человеческих и «не-человеческих» акторов? Как материальные объекты производят социальные миры? Социальная теория ХХ века не смогла ответить на этот вопрос, и тому есть серьезные эпистемологические причины. Собственно, социология изначально формируется как наука о «нематериальном». Все классические социологические проекты проводили четкие границы между областями «социального» и «не-социального». Само «социальное», как центральная объяснительная категория социологии, обязано своим рождением попыткам преодоления декартова дуализма между психическим (res cogitans) и материальным (res extensa). Очевидно, если различение, сформулированное Декартом, исчерпывающе, социологии места не остается: либо ее предмет относится к физическому миру и находится среди «протяженных вещей», либо он локализован в мире res cogitans и мало чем отличается от предмета психологии. Право на автономию у социологии появляется лишь тогда, когда «социальное» обнаруживает свою суверенность, независимость от материального и психического. Именно поэтому к концу ХХ века материальные вещи оказались в социологии дискриминированы, «ущемлены в правах». Социолог больше не мог говорить о материальности напрямую. Материальные вещи, чтобы стать предметом социологического мышления, должны были выступить в одной из трех уготованных им ролей: как невидимые и надежные инструменты, как детерминирующая инфраструктура и как проекционный экран (Б. Латур). В качестве инструментов они передают социальную интенцию, которая проходит через них без всякого на них влияния. В роли элементов инфраструктуры они образуют материальный фундамент, на котором затем надстраивается социальный мир знаков и репрезентаций. Как проекции они могут только служить предметом утонченной игры в описания.
Все изменилось к концу 80-х годов ХХ века.
Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М.: ГУ-ВШЭ, 2014.
Urry J. Sociology beyond societies. Mobilities for the twenty-first century. London and New York: Routledge, 2000.
2. Возвращение действующего объекта
Именно тогда Б. Латур объявил крестовый поход против социологизма, дискриминирующего материальные вещи и низводящего их до уровня «знаков» и «инструментов». Но как социологу мыслить материальный объект? Латуровский ответ: как еще одно «действующее лицо», игрока, участника социальной жизни — актанта, встроенного в сеть распределенного действия. Принципиально иначе на этот вопрос ответил ближайший соратник Брюно Латура Джон Ло. Материальный объект — это не просто еще одно действующее лицо в сборке социального мира. Он сам является результатом этой сборки, а точнее, эффектом или производной от некоторой сети отношений.
Социология вещей. М.: Территория будущего, 2006.
3. Семиотика
За этим теоретическим решением угадывается влияние постструктуралистской семиотики. Как замечает Ло, «семиотика (в европейском десоссюровском варианте синхронической лингвистики) показывает, что значение всякого слова относительно, то есть конституировано отношениями различия между данным словом и другими связанными с ним словами. Например, слова „собака“ и „кошка“. Каждое из этих слов приобретает значение благодаря отличию от другого, и каждое из них соотносимо с иными именами: „собака“, „кошка“, „волк“, „щенок“ и т. д. Значение слова произвольно, хотя и сильно детерминировано сетью отношений различия. По сути, оно представляет собой результат этих отношений». Также и материальные объекты суть относительные случайности, детерминированные отношениями различия.
Рассуждения Ло о неизменности и изменяемости объекта сродни рассуждениям де Соссюра об изменчивости и неизменности знака. Ло, как и де Соссюр, подчеркивает связь свойства изменчивости/неизменности объекта (знака) с дискретностью/непрерывностью его существования. Объект существует дискретно и обособленно лишь благодаря непрерывности своих связей с другими объектами. Приняв точку зрения Ло, мы уже не можем повторить вслед за Марксом, что «объект есть ансамбль социальных отношений». Объект действительно определяется сетью отношений различия, но отношения эти не могут быть однозначно идентифицированы как «социальные» (например, «социальные отношения производства и потребления»). Скорее, «социальность», равно как и «объектность», является продуктом данных отношений. «Общество» не присутствует имманентно в сети отношений, узловыми точками которой являются «объекты», оно не детерминирует их и не скрывает истинного источника причинности. Отношения предшествуют всякой сущности — как «социальной», так и «материальной»
Ло Дж. Объекты и пространства / Пер. с англ. В. Вахштайна // Социологическое обозрение. 2006. № 1.
де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики / Под ред. Р. И. Шор. М.: КомКнига, 2006.
4. Топологические системы
Сеть отношений трактуется Ло как топологическая система, определенная «форма пространственности». Пространство есть порядок объектов, объекты суть пересечения отношений. Изменение отношений приводит не только к изменениям самих объектов, но и к изменениям «форм пространственности». Изучение формы и соотношений объектов входит в задачи дисциплины, которую Лейбниц называл analysis situs, — топологии. Ло формулирует исследовательскую программу, которую можно назвать «социальной топологией».
Обратимся к примеру. Королевский дворец как объект неподвижен и в пространстве географическом, и в пространстве сетей. Дворец «возможен», потому что есть архитектор, способный его себе вообразить, есть зодчие, обладающие необходимой квалификацией, есть материалы, пригодные для строительства, есть монарх, изъявивший желание иметь летнюю резиденцию, есть двор, готовый переехать в нее, наконец, есть место, отведенное под этот дворец, и средства, выделенные на его строительство. Допустимы изменения в данной «сетевой формуле» объекта, которые не приведут к утрате им своей формы: один монарх сменится другим, изменится общественный вкус, и некоторые залы будут перестроены, английский парк будет заменен французским, но объект останется королевским дворцом, потому что при всех трансформациях он сохраняет некое «ядро устойчивых отношений». Другие же изменения в «сетевой формуле» объекта станут «катастрофой» — например, революция и крах монархии. Тогда произойдет смещение в сетевом пространстве: дворец станет музеем, складом, парламентом или руинами.
Превращение дворца в руины — явление морфогенеза, образования новой формы. Значит ли это, что больше никакие отношения не конституируют заброшенные развалины некогда пышного дворца? Отнюдь нет. Просто теперь данные отношения не «производят» публичную социальность, но руины так же занимают «место» в сетевом пространстве, имеют свою сетевую форму. Допустим теперь, что руины эти никогда не были дворцом, что они изначально построены как руины, дабы радовать глаз гостей в парке местного аристократа. Такие «искусственные» руины занимают принципиально иное место в сетевом пространстве и потому не тождественны руинам дворца, даже если идентичны им «в материале». Точно так же руины крепости не тождественны декорациям руин крепости, построенным специально для съемок исторического фильма.
Объект остается тождественным себе, пока (при всех трансформациях) сохраняет некое «ядро устойчивых отношений».
Том Р. Структурная устойчивость и морфогенез. М.: Логос, 2002.
Зиммель Г. Руина // Избранное. Т. 2. М.: Юрист, 1996.
Вахштайн В. С. Джон Ло: социология между семиотикой и топологией // Социологическое обозрение. 2006. Т. 5. № 1.
5. Гомеоморфные и негомеоморфные преобразования
Описанное выше «смещение» в топологии называется «катастрофой». Можно указать на две характеристики «катастрофы»: разрыв непрерывности формы (дисконтинуальность) и необратимость. Тополог Рене Том проиллюстрировал это следующим примером: «Если форма А — лист бумаги и если я его сминаю, то есть придаю ему вид В, А может быть непрерывно деформирован в В и, наоборот, В в А, если листок разгладить. А и В — два вида одного объекта. Но если я разрываю листок, т. е. придаю ему вид С, я получаю новый объект, поскольку переход А в С необратим». Разрыв формы (на языке топологии — «утрата гомеоморфизма») дает начало новой форме, происходит «морфогенез».
Джон Ло подхватывает это рассуждение: «Топологи создают и исследуют разные вероятные пространства или (что, впрочем, одно и то же) различные условия, в которых объекты могут быть деформированы без повреждений.
Топологически две эти формы не эквивалентны. Потому что, если мы захотим преобразовать Положение А в Положение В, нам будет недостаточно одной лишь деформации. Нам придется разрезать большую окружность, чтобы вытащить меньшую «наружу». Следовательно, непрерывность большей окружности будет нарушена, а гомеоморфизм — потерян. Однако это верно лишь в том случае, если мы мыслим в двумерном пространстве и вынуждены проводить свои преобразования на плоскости. Если же мы не ограничены двумя измерениями, то достаточно перекинуть одну окружность через другую в точке их соприкосновения, и Положение А будет преобразовано в Положение В без утраты гомеоморфизма. Непрерывность объекта не пострадает».
Так же и с дворцом. Он существует одновременно в физическом пространстве вещей и семиотическом пространстве отношений. Если он смещается в пространстве отношений (происходит революция) — он утрачивает сетевую форму. Но есть такие объекты, которые изменчивы по самой своей природе и должны непрерывно меняться, чтобы оставаться «теми же самыми». Они существуют в иной топологической системе — пространстве потоков. Таковы, например, некоторые современные города.
Вахштайн В. С. Пересборка города: между языком и пространством // Социология власти. 2014. № 2.
6. Оптика теории
Мои студенты делали в Одессе исследование того, что происходит с телефонной будкой, в которой не остается телефона. Технологическим объектом эту телефонную будку делают отношения между телефоном, крышей, которая позволяет вам не промокнуть под дождем, стенами, которые позволяют вам не кричать в трубку, чтобы быть услышанным, и тем, что это доступное публичное пространство. Это ядро значимых отношений. До тех пор, пока они сохраняют свое положение, будка остается будкой — функциональным объектом. Предположим, в будке может не стать стекла, но она все равно остается будкой. Из нее можно позвонить, не промокнуть и так далее. Но происходит разрыв сетевой формы объекта — из нее украли телефон. Мы видим, что объект не умирает, а происходит его морфогенетическое преобразование. В городском пространстве появляется принципиально новый объект. Люди заходят в эти будки, чтобы поговорить по сотовому, назначают там встречи, заходят туда перекурить. Происходит любопытное переписывание объекта: появляется полуприватное место прямо в центре публичного пространства. Архитекторы, которые увидели результаты исследования, сказали: «Отлично, давайте проектировать пустые телефонные будки». Морфогенетические преобразования в городском пространстве — это отдельная тема исследований, находящаяся на стыке социологии, архитектуры и урбанистки.
Если вы посмотрите на современные архитектурные выставки, то увидите, что объекты постоянно теряют элементы, которые делают их тем, что мы привыкли называть «сараем», «домом», «пристройкой» и так далее. Военные технологии тоже становятся поточными. Военная технология вынуждена приспосабливаться каждый раз к новым условиям своего использования, и эта подвижность, технологическая нефиксированность, нестабильность становится условием ее эффективности.
Yaneva A. Scaling Up and Down: Extraction Trials in Architectural Design // Social Studies of Science. 2005. 35(6).
Guy S., Coutard O. STS and the City. Politics and Practices of Hope // Science, Technology and Human Values. 2007. 32(6).
7. Перспективы исследований
Социальная топология сегодня развивается в тех областях, где стремительное развитие технологий меняет наше представление о стабильном и фиксированном «мире объектов». Джон Ло последние годы занимается исследованием технологий рыболовства (последняя его статья — о преобразовании сети отношений, связывающих норвежскую форель, рыбаков, технологии лова, производителей корма, рыбные рестораны и популяцию гурманов). Аннмари Мол опрокинула социальную топологию в социологию телесности — ее работа «Множественное тело» уже стала классической в этой области. Мы же пытаемся исследовать топологические трансформации объектов городского пространства и топологию детской игрушки как объекта особого рода.
Mol A. The Body Multiple: Ontology in Medical Practice, Durham, NC and London: Duke University Press, 2002.
Вахштайн В.С. К микросоциологии игрушек: сценарий, афорданс, транспозиция. Логос. 2013. № 2 (92). С. 3-37.
