1. Поворот к чувствам
Попытка заново обратиться к спектру эмоций человека в связи с его качеством как «политического животного» в каком-то смысле тесно связана с развитиями в области нейропсихологии эмоций, новыми экспериментальными возможностями по сканированию мозга и так далее. Человек с его «прозрачными» мозгом, ДНК и квантифицируемыми проявлениями массового поведения стал более понятен. На этом фоне некоторым политическим философам кажется, что более абстрактные и метафизические определения аффектов, например у Спинозы, могут оказаться нам ближе (или, по крайней мере, их сложнее опровергнуть), чем сравнительно недавняя, но устаревшая теперь наука об эмоциях у человека и животного по Дарвину. Одновременно с этим у историков появилось чувство новой эпохи, которая началась то ли после распада Советского блока, то ли после 11 сентября 2001 года. Эту эпоху можно назвать временем слабых Левиафанов, то есть уязвимых и подверженных движениям извне государств. Хотя изолированный человек с его сканируемым мозгом становится более понятным, конфигурации политических движений вне государств и их границ гораздо более трудно постижимы в рамках традиционного понятия политического. Их сила исходит не от институтов или идеологий, а от мобилизации чувств.
В упрощенном виде суть парадигмы, которая господствовала до нашей эпохи, состояла в том, что глобальный политический порядок в каком-то смысле считался продолжением гоббсовского Левиафана на международном уровне. Напомню о Гоббсе: согласно его видению, человек есть сумма механизмов, движущей силой которых являются страх, воля и страсти. В интересах выживания люди заключают между собой договор, который лежит в основе новой абстрактной персоны — государства. Будучи персоной без тела, оно не подвержено страстям, и поэтому не испытывает и страха. Люди начинают бояться этих созданных ими же абстрактных персон, но их страх перед Левиафаном в нормальной ситуации не превышает страха, который они испытывали друг перед другом. Начиная с контроля над своими страстями, над своими эмоциями, человек постепенно становится способным общаться с другими людьми и вступать с ними в договор. Отношения, которые основаны на общественном договоре, делают возможным создание государства и форм доверия, институт рынка, брака, собственности, которые приводят потом к развитию современных обществ. В каком-то смысле в этом мировоззрении разум и разумное — это продукт социального договора, достижение которого требует специальных усилий.
Charles Darwin, The Expression of the Emotions in Man and Animals (1872)
Baruch de Spinoza, Ethica (1675)
Michael Hardt and Antonio Negri, Empire (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2000)
Jan Plamper, Geschichte und Gefühl. Grundlagen der Emotionsgeschichte (München: Siedler, 2012)
2. Новый взгляд на теорию политического
Эта картина политического совершенно изменилась в результате нового взгляда на теории политического. Оказывается, эмоции — механизмы и принципы движения души — продолжают играть роль в дальнейшем развитии общественного строя, особенно при формации негосударственных аффективных сообществ, таких как «мультитудо» Антонио Негри и Майкла Хардта. Кроме того, эмоции не более примитивны, чем разум, и могут способствовать контрольным функциям для принятия или неприятия обществом данного государства как господствующего над ними Левиафана. Со ссылкой на классический канон по истории политической мысли я бы хотела выделить пять эмоций, которые можно назвать политическими.
3. Страх в политике
Первая эмоция, как отмечает сам Гоббс, — это страх. Эта эмоция служит нам сначала защитой в общественном порядке, в котором еще не возникло государство. Мы боимся друг друга и именно на основе этого страха в какой-то момент вступаем в соглашения друг с другом о том, что нам нужна третья власть, которая будет нас контролировать. Не потому, что мы хотим бояться власти в первую очередь, а потому, что мы боимся друг друга. Мы считаем, что именно власть сможет нас защитить от таких, как мы. Но суть в том, что страсти после основания государства никуда не деваются. Просто наш страх перед другим больше, чем страх насилия со стороны государства. А что, если наоборот? Что, если главная угроза человеку исходит от самого Левиафана? Тогда ажурная система социального договора разрушается. Государство теряет наше доверие. Суверенитет переходит обратно к обществу и одновременно исчезает. Происходит архаизация и примитивизация общества. Жизнь человека опять становится «грубой, противной и короткой», как описывал Гоббс жизнь до государства, и общество в целом архаизируется.
Thomas Hobbes, Leviathan (1651)
Michael Laffran and Max Weiss (eds.), Facing Fear: The History of an Emotion in Global Perspective
(Princeton: Princeton University Press, 2012)
4. Необходимые и деструктивные силы: любовь, ревность и зависть
Вторая эмоция, вернее, блок эмоций, относится к понятию любви. Мы, возможно, привыкли к романтике как коммерческому продукту, но у любви есть и теоретическое осмысление. Одним из классических авторов, который осмысляет любовь, является Жан-Жак Руссо. Понятие любви состоит из двух стадий. Первая стадия — это животная любовь, любовь к себе, она, так сказать, экзистенциальна. Вторая стадия — это любовь, которая является выражением общественной позиции субъекта (amour propre). С этого начинается проявление уже более сложных чувств, рефлексии о том, кто я и кто другой, какие взаимоотношения между мной и другим, которые способствуют уже дальнейшему развитию общества, формированию государств. Среди прочих развивается, например, такое понятие, как цивилизация, то есть коллективный и общественный самоконтроль и регулировка чувств.
Отсюда происходят зависть и ревность. Обратимся в этой связи к понятию национального интереса у Адама Смита. С одной стороны, так называемые интересы национальной экономики в условиях конкуренции способствуют продвижению общества. С другой стороны, проявление зависти и конкуренции внутри общества, особенно среди представителей разных экономических классов, может быть и деструктивной. Если общественные классы, которые, как Смит считает, вполне естественны, станут друг к другу проявлять зависть, например зависть к материальному достатку другого, то это не способствует уже полноценному развитию самого национального этого интереса.
Согласно аргументации Иштвана Хонта, современный политический порядок является результатом нерефлектированного распространения доктрины «государственного интереса» из политической в экономическую сферу. Этот процесс может быть деструктивным для человечества, так как его агенты принимают решения об интересах человечества вне рамок конституирующих власть обществ.
Jean-Jacques Rousseau, Discours sur l’origine et les fondements de l’inégalité parmi les hommes (1755)
Adam Smith, The Wealth of Nations (1776)
Istvant Hont, The Jealousy of Trade. International Competition and the Nation-state in Historical Perspective (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2005)
5. Ненависть в политике и политика ненависти
Ненависть кажется на первый взгляд животным чувством, которое разум должен нам помочь преодолеть. Среди прочих есть, например, христианская идея о преодолении ненависти. Однако с точки зрения современной политической теории, например у Карла Шмитта, ненависть — глубоко рационализированное чувство, которое помогает нам артикулировать понятие врага. Согласно его концепции, враг является первой конституирующей концепцией другого, которая позволяет нам создать коллективную идентичность. Общества осознают свою политическую идентичность в процессе выявления общего понятия врага, к которому они испытывают публичную ненависть — чувство, которое отнюдь не должно сопровождаться частным отвращением. Совсем другую теория проявления ненависти при конструкции идентичности развивает Эрик Хобсбаум, исследуя мотивацию и структуру аффектов среди таких группировок, как банды и мафиозные ассоциации XIX и XX веков.
Carl Schmitt, Der Begriff des Politischen (Berlin: Duncker & Humblot, 1932)
Eric Hobsbawm, Primitive Rebels. Studies in Archaic Forms of Social Movement in the 19th and 20th Centuries (New York: Norton, 1965)
6. Влечение к другому и поиск себя
Еще одно чувство с политическим эффектом — это влечение или вожделение (desire). Согласно гендерной теории Джудит Батлер, которая строится в этом аспекте на трудах Александра Кожевникова, это очень важная предпосылка для понимания другого. В каком-то смысле теория идентичности на основе влечения является обратной стороной теории ненависти. Чувство влечения к другому одновременно оказывается основой для нахождения самого себя.
Еще один пример исследования влечения в совсем другом, историческом ключе предлагает Борис Колоницкий. В его книге о последних годах существования Российской империи влечение, наоборот, представляется признаком разрушения политического. Оно оказывается признаком масс, подверженных влиянию слухов и массмедиа, и одновременно симптомом их дезориентации.
Judith Butler, Subjects of Desire. Hegelian Reflections in Twentieth-Century France (New York: Columbia, 1999)
Борис Колоницкий, Трагическая эротика: образ императорской семьи в годы Первой мировой войны (Москва: НЛО, 2010)
7. Отчуждение как опыт и отстранение как прием
Отчуждение — это классическое понятие Маркса, которое проявляется одинаково и в материальной сфере, и в духовной жизни человека. Как результат прогресса, то есть развития разделения труда, рынка и членения процессов производства и потребления, человеческая сущность фрагментируется до неузнаваемости. Наиболее четкое описание этого процесса в современном обществе предоставил социолог Ричард Сеннетт. Но при этом отчуждение как осознанный прием может стать интересным толчком для культурного переосмысления человеческой идентичности, как, скажем, в родственном понимании Шкловского, который для описания этого процесса ввел понятие «остранение».
Karl Marx, Ökonomisch-philosophische Manuskripte aus dem Jahre 1844 (1844)
Richard Sennett, The Corrosion of Character (New York: Norton, 1998)
Виктор Шкловский, Искусство как прием (1919)
Patricia Ticineto Clough, Jean Galley (eds.), The Affective Turn (Durham, NC: Duke University Press, 2007)
William E. Connolly, Neuropolitics: Thinking, Culture, Speed (Minneapolis: Minnesota University Press, 2002)
Brian Massumi, Parables for the Virtual: Movement, Affect, Sensation (Durham, N.C., 2002)
Antonio Negri, The Savage Anomaly: The Power of Spinoza’s Metaphysics and Politics (Minneapolis: The University of Minnesota Press, 1991)
Michael Hardt and Antonio Negri, Empire (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2000)
Martha Nussbaum, Upheavals of Thought. The Intelligence of Emotions (Cambridge: Cambridge University Press, 2001)
Российская империя чувств. Подходы к культурной истории эмоций, под ред. Я. Плампера, Ш. Шахад и М. Эли. (М.: Новое литературное обозрение, 2010)
Андрей Зорин, Кормя двухглавого орла. Ранние работы по истории русской поэзии XVIII века (Москва: НЛО, 2001)
Топография счастья: этнографические карты модерна, сборник статей, сост. Н. Ссорин-Чайков М.: Новое литературное обозрение, 2013.
