Животные в естественных условиях используют три источника знаний: наследственно обусловленные программы поведения, индивидуальный опыт и социальное поведение, основанное на подражании. Передачу поведенческих признаков из поколения в поколение негенетическим путём генетик Михаил Лобашёв в начале 1960-х годов назвал «сигнальной наследственностью». В наши дни, когда накопилось множество сведений о подражательном поведении животных, распространение и укоренение какой-либо новой модели поведения в группировке животных называют «поведенческой традицией». Классическими примерами стало распространение в Англии среди синиц умения расклёвывать крышки молочных бутылок и пить сливки, а также обычай отмывать от песка бататы в морской воде у японских макак. Известно даже имя самой первой мартышки, более 60 лет назад положившей начало этому обычаю. Эту обезьянку-инноватора наблюдатели назвали Имо, что по-японски и означает «картошка».
Поведенческие традиции описаны у разных видов обезьян, птиц, китообразных и других животных, способных к сложной психической деятельности. У наших ближайших родственников — антропоидов — были выявлены не единичные традиции, а настоящие «очаги культуры», то есть целые комплексы традиций. У шимпанзе выявлено 39 моделей поведения, различающихся в четырёх пространственно разделённых популяциях. Представители разных «культур» по-разному использовали орудия для добывания пищи и воды, у них отличались ритуалы ухаживания и способы сооружения укрытий. У орангутанов исследователи выделили 24 модели поведения, которые рассматривают в качестве культурных вариантов. Среди них — использование веточек в качестве орудий, листьев как зонтиков и губных гармошек, а также как «салфеток» и «перчаток», защищающих губы и пальцы от колючек и ядов. Так что, коль скоро мы определили «культуру» у животных как сумму поведенческих традиций, передаваемых негенетическим путём, ответ на вопрос «есть ли у животных культура?» будет положительным.
Однако до сих пор остаётся неясным, какие факторы способствуют и какие препятствуют распространению новых форм поведения в сообществе. Почему, если шимпанзе могут передавать из поколения в поколение новые полезные обычаи, они до сих пор сидят голые под дождём? Дело в том, что животные наблюдают за поведением своих сородичей-изобретателей, но не спешат им подражать. Так, около 40 лет назад известный приматолог Джейн Гудолл, которая, собственно, и открыла орудийное поведение шимпанзе в природе, обратила внимание на то, что в группировке обезьян, которые не использовали каменные орудия, появились свои «щелкунчики» — два молодых самца, успешно орудующие камнями. Исследовательница предположила, что через несколько лет таких умельцев в популяции станет больше. Однако этого не произошло, и «щелкунчиками» члены этой группировки так и не стали.
Я думаю, что врождённая предрасположенность к усвоению разных форм поведения в данном случае оказалась различной в популяциях шимпанзе. Это касается и других форм поведения у разных видов животных. Поэтому одни поведенческие модели распространяются сравнительно легко, а другие умирают вместе с их «изобретателями». Наши эксперименты с муравьями и грызунами, а также анализ многочисленных данных других исследователей позволяют нам предположить, что, для того чтобы новые формы поведения укоренились и передавались из поколения в поколение путём сигнальной наследственности, члены группировки должны обладать отдельными «заготовками» моторных стереотипов, имеющих наследственную составляющую. Можно предположить, что генетическая предрасположенность — лучший «учитель» для животных, по крайней мере для многих из них.
