1
Транснациональная история позволяет по-другому рассмотреть соотношение личности и общества, роль границ в возможностях человеческого развития. Возьмем такой пример классической национальной истории, как Первая мировая война, которую называли долгое время «Великая война». При классическом подходе принято рассматривать войну как конфликт наций или конфликт империй. При его исследовании задача историка состоит в том, чтобы восстановить логическое поведение наций, которые, как считается, действуют согласно своим интересам и пытаются их защитить. Война является естественным последствием совершенно нормального самовыражения нации. Историки долгое время работали согласно этой традиции, и большинство писали при этом с точки зрения своей нации. Есть такой известный историк Первой мировой войны — Уинстон Черчилль, который, как известно, потом получил Нобелевскую премию за свое творчество. Он, конечно, пишет с точки зрения Британских интересов и выстраивает определенный образ поведения нации. Но даже менее политически активные историки все равно часто склоняются к такой оптике просто потому, что это выстраивает определенную логику интерпретации, которой можно придерживаться.
Ab imperio (2000-), общ. ред. Илья Герасимов, Сергей Глебов, Александр Каплуновский, Марина Могильнер, Александр Семенов
2
Транснациональная история совершенно по-другому рассматривает такое явление, как война. Во-первых, она с антропологической точки зрения не считает войну естественным общественным проявлением. Война — это трагическое событие, которое заставляет рассматривать человека не просто как политическое животное, как говорил Аристотель, а как животное, которое способно к самоуничтожению на массовом уровне. Необходимо подчеркнуть, что человек употребляет все свои творческие способности для создания такого оружия, как атомная бомба, которое может уничтожить все человечество. Это заставляет нас в XX веке, когда мы уже увидели это оружие в действии, пересмотреть саму идею, что есть такая вещь, как национальные интересы, и что надо в интересах человечества соблюдать именно национальный интерес. Вполне может быть, что нация от нашего имени встанет на такой путь, который приведет к нашему уничтожению.
C. A. Bayly, Sven Beckert, Matthew Connelly, Isabel Hofmeyr, Wendy Kozol, and Patricia Seed, AHR Conversation ‘On Transnational History’, American Historical Review, 111:5 (2006), 1440-1464.
3
Транснациональная история рассматривает конфликт с точки зрения общечеловеческих интересов. Новым направлением заинтересовались такие историки как Марк Мазауер, который долгое время занимался историей Балканских стран, а также вот таких новых тоталитарных империй, как национал-социализм, а также постимперские историки, Илья Герасимов, например. Они стали совершенно по-другому рассматривать главные категории действующих лиц. Ими, с точки зрения транснациональной истории, являются не нации и их представители — президенты, императоры, — а разные группы общества. Складывается такая картина, которая представляет общество и войну по образу «Войны и мира», как у Толстого. Она показывает, как разные общественные группировки, корпорации используют эту категорию «нации», «национального» в своих интересах.
Эта оптика позволяет нам увидеть такие современные явления, как, например, актуальную сейчас в Российском дискурсе тему «Оборонсервиса», не с точки зрения национального интереса, а с точки зрения того, какими экономическими интересами руководствуется такая группировка помимо своей идеологической упаковки. В 2012 году возникла дискуссия о коррупции внутри этих организаций. Но при этом никто не ставит себе вопроса, а что вообще представляет собой такая организация, как «Оборонсервис»? Как она выглядит в исторической перспективе? А выглядит она очень интересно, потому что никакая идеология войны не мешает этой организации, согласно информации на ее собственном сайте, сотрудничать с Германскими военными предприятиями. Одна из них — компания Rheinmetall Defence, — даже является наследницей главного поставщика Вермахта. С транснациональной точки зрения очень интересно рассмотреть деятельность такого государственного холдинга как «Оборонсервис», не как-то, для чего существует государство, то есть именно для обороны, а именно как сервис, который предлагается определенному потребителю. Он существует в рыночной ситуации, которая уже давно не ограничена национальными рамками, а является уже совершенно глобальным игроком. И в этом свете, с точки зрения такого игрока, как провайдер сервисов, а не как защитник «отечества» в классическом смысле, гораздо важнее, наоборот, способствовать развитию конфликтов, чем умиротворению конфликтов. Такие же явления в сфере экономики войны, конечно, можно исследовать и применительно к Первой и Второй мировым войнам.
Comparativ. Zeitschrift für Globalgeschichte und vergleichende Gesellschaftsforschung (1991-) [Компаратиф. Журнал глобальной истории и сравнительных общественных исследований, под общ. редакцией Matthias Middell, Hannes Siegrist
4
С точки зрения российской специфики, очень интересно рассмотреть транснациональную историю не как совсем новое явление, а как некоторое критическое пересмотрение советского опыта. То есть у нас в каком-то смысле уже один раз была транснациональная история, подкованная идеологией марксизма-ленинизма. Хорошо, конечно, что мы отошли от этих узких идеологических рамок, где единственными транснациональными деятелями истории оказываются буржуазия и пролетариат как абстракции гораздо более сложного процесса взаимодействия групп и ассоциаций. Но полностью отказываться от марксистской точки зрения на историю, мне кажется, было бы неразумно, учитывая возможность освещать с их помощью современные глобализационные процессы. Именно такой анализ, который совмещает культурное понимание нации с экономическим пониманием развития обществ и возможности личности развиваться в этих обществах, дает полное представление об интересах человека, как субъекта, который стремится к самореализации, и в политическом смысле, и в индивидуальном смысле. Он позволит проследить, насколько этот интерес совпадает с идеологическими конструкциями, которые ему навязываются разными предприятиями, государствами, близкими, и так далее. То есть мы уже не рассматриваем человека как брошенного в определенную нацию и связывающего свою судьбу с судьбой этой нации. Мы подразумеваем, что человек рождается изначально свободным. То, что он родился в этой стране, а не в той стране, с точки зрения этой его свободной конституции — явление достаточно случайное, и вопрос в том, как он будет себя дальше вести, как он будет смотреть на свою историю.
Edward Berenson, The Statue of Liberty: A Transatlantic Story [Статуя свободы: трансатлантическая история] (New Haven: Yale University Press, 2010)
5
Мне кажется, очень интересно, что в 2012 году возник опять разговор о пересмотре Первой мировой войны в России. Все историки сейчас очень готовятся к 2014 году, когда будет столетие Первой мировой войны, потому что это очень хороший бизнес для историков: готовят сборники, пытаются сдать в журналы статьи. Но, конечно, в интересе к такой дате есть и серьезная составляющая, а именно, возможность пересмотреть с сегодняшней точки зрения, как нам интерпретировать заново эти события, когда участники этих событий уже ушли. С уходом последних свидетелей, все условия исследования меняются. Категория переживания и категория уважения к личному опыту встает немного на второй план. Помимо уважению к пережитому современниками травматическому опыту, у историка отдаленных от событий поколений появляется некая привилегия рассмотреть войну с точки зрения культурных ценностей, которые не прямо были связаны с переживаниями на фронте.
Christopher Clark, The Sleepwalkers: How Europe Went to War in 1914 [Лунатики: Как Европа отправлялась на войну в 1914-м] (London: Penguin, 2012)
6
В Западной Европе и в США начиная с шестидесятых годов политика памяти Первой мировой войны отвернулась от национальной оптики и стала сначала на путь партнерских исследований памяти. Так немцы и французы начали, когда еще даже были живы ветераны Первой мировой войны, совместно заниматься политикой памяти. К восьмидесятым годам историк Пьер Нора основал большой проект по исследованию мест культурной памяти. Его работы стали предвестником исследований транснациональной памяти, которой занимаются сейчас такие историки как Матиас Медель. Еще один пример исследования войны с транснациональной точки зрения — это книга Сары Снайдер о Хельсинской группе и Холодной войне.
Paul Gilroy, The Black Atlantic: Modernity and Double Consciousness [Черная Атлантика: Современность и двойное сознание] (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1992).
7
Какую роль могла бы сыграть транснациональная история в переосмыслении Российского исторического опыта? В России не было культуры памяти Первой мировой войны, потому что ее затмили революция и Гражданская война. И сейчас встает такой вопрос, который обсуждался общественно, стоит ли вернуться к культуре памяти Первой мировой войны как конфликта Российской Империи с другими империями, или нации с другими нациями, или же стоит сразу прыгнуть уже на следующий поезд, обратившись к транснациональному подходу. Не будем забывать, что многие потомки участников войны уже не являются сейчас гражданами Российской Федерации, и, кроме того, внесли большой вклад в культурную жизнь других стран.
Среди последних публикаций о Первой мировой войне можно вспомнить работу австралийского историка Кристофера Кларка, которая называется «Sleepwalkers». Его концепция заключается в том, что на самом деле Первая мировая война — это такой конфликт, который развивался по совокупности не совсем осознанных по своим последствиям действий. Множество источников невозможно свести к понятию вины, например, отдельной нации, или даже определенных династий.
Мне кажется, что в таких исследованиях можно увидеть будущее истории как науки, которая дает возможность вспомнить прошлый конфликт, но и двигаться дальше и преодолевать эти конфликтные позиции, развивая идею свободы в отношении развития обществ в будущем.
Mark Mazower, Dark Continent: Europe’s Twentieth Century [Континент тьмы: Двадцатый век Европы] (London: Penguin, 1998); тот же автор: Salonica, City of Ghosts: Christians, Muslims and Jews, 1430-1950 [Салоники, город призраков: христиане, мусульмане и евреи, 1430-1950] (London: HarperCollins, 2004)
Sarah Snyder, Human Rights Activisim and the End of the Cold War. A Transnational History of the Helsinki Network [Активизм за права человека и конец Холодной войны. Опыт транснациональной истории Хельсинской сети] (New York: Cambridge University Press, 2011)
