1
Для разных видов актуальна разная информация. Например, те виды муравьев, которые живут большими колониями (и даже конфедерациями), умеют передавать информацию о местонахождении пищи. А, к примеру, соловьям такого рода информация совершенно не нужна: они сами справляются с тем, чтобы найти пищу. Когда соловей поет, это значит нечто вроде «Я замечательный самец, и территория, на которой слышна эта песня, — моя». Да и тем видам муравьев, которые живут небольшими семьями и собирают пищу с участка размером метр на метр, тоже не нужны сложные системы дистанционного наведения.
Резникова Ж. И. Интеллект и язык животных и человека: Основы когнитивной этологии. — М.: ИКЦ Академкнига, 2005. — 518 с.
2
Человеку, наблюдающему, как муравей реагирует на муравья или соловей — на соловья, хочется назвать это словом «понимает». Но на самом деле мы не знаем, можно ли такого рода реакции считать пониманием. Мы можем заметить лишь, что звуковая волна, достигшая органов слуха соловьихи-самки, запускает у нее программу поведения: осмотреть участок, занимаемый самцом, и в зависимости от тех стимулов, что коснутся ее органов чувств, либо лететь смотреть соседний участок, принадлежащий к другому самцу, либо выходить замуж за этого. А если звуковая волна достигнет слуха соловья-самца, у него будет запускаться другая поведенческая программа: либо занять другой участок и не конкурировать с этим самцом, либо, наоборот, попробовать выгнать этого самца с хорошего участка и занять его самому. Но в любом случае, независимо от того, назовем мы это «пониманием» или нет, такую ситуацию, когда животное делает нечто заметное, а у кого-то из его сородичей, заметившего это, запускается соответствующее поведение, можно рассматривать как «передачу информации».
3
В принципе, когда мы вводим какое-то понятие — например, «информация», или «передача информации», или «понимает», — это значит только то, что нам — при нашей коммуникативной системе — удобно разделить действительность на такие кусочки. Сама действительность на кусочки не делится, но мы — с нашими коммуникативными привычками — хотим ее обязательно поделить.
Правда, делят все по-разному. Например, в русском языке вся часть тела от плеча до кончиков пальцев называется «рука». А в английском языке кисть руки называется «hand», а рука в целом — «arm». Нам удобно разделить так, им — иначе, но никакой природной реальности за этим не стоит. Рука у всех людей устроена примерно одинаково, и у тех, кто делит ее на «hand» и «arm», нет никакой специальной перетяжки между «hand» и «arm», которой не было бы у тех, для кого «рука» ни на что специально не делится. Так же и со словами «понимание», «информация» и т. п.
4
О коммуникативных системах животных часто говорят как о «языках»: «язык пчел», «язык дельфинов», — и обычно получают в ответ: «Да какой же у них язык? Это у нас, людей, язык, а у них — нет». Но на самом деле это тот же случай, что и со словом «рука»: «язык» — это то, что нам удобно выделить как отдельный объект и рассматривать как единое целое для каких-то наших задач. Если стоит задача выделить человеческую коммуникативную систему среди всех прочих, тогда разумно применять термин «язык» только к человеческому общению, все остальное называть «коммуникативными системами животных» или каким-то другим термином. Но если мы хотим, наоборот, увидеть что-то общее в этих коммуникативных системах, то может оказаться разумным применять слово «язык» как общее для всех этих систем, в том числе и для языков-посредников, которым учили обезьян. Но тогда надо каждый раз честно оговаривать, что мы будем иметь в виду под словом «язык». Во втором случае из объема этого понятия должно уйти довольно многое, а остаться только представление о приеме и передаче информации, в том числе без специального намерения.
5
Кстати, такая коммуникативная система, которая основана не на осознанном понимании, а на бессознательных ощущениях, запускаемых внешними стимулами, в нашем общении тоже присутствует. Есть многие вещи, о которых человеку не нужно говорить — лучше слов все расскажут его поза, осанка, мимика, жесты, темп речи, интонация… Все это называется «средства невербальной (т.е. несловесной) коммуникации». Они могут сообщить о том, силен говорящий или слаб, весел или грустен, чувствует свою правоту или сомневается (и многое другое). Обладателя властной позы и осанки, доминантных интонаций люди часто неосознанно начинают слушаться, даже если им никто не говорил, что этот человек тут главный.
6
Этот несловесный пласт коммуникативной системы роднит нас с животным миром, он никуда не исчез, просто ушел на периферию общения — по крайней мере, осознаваемого общения. Но в придачу к этому у нас появилась дополнительная система коммуникации, которая ориентирована уже на сознание: это слова, которые есть в нашем языке, и высказывания, которые мы строим из слов. Это оказалось очень удобно, потому что невербальная коммуникация способна передавать только такие аспекты, как сильный/слабый, большой/маленький, властный/подчиненный, веселый/грустный, а вот передавать какую-то конкретику жизни, особенно что-то новое, неизвестное, она, в отличие от языка, не может.
Бутовская М. Л. Язык тела: Природа и культура (эволюционные и кросс-культурные основы невербальной коммуникации человека). — М.: Научный мир, 2004. — 440 с.
7
Для чего же потребовалась такая коммуникативная система, которая может передавать конкретику жизни, причем в неограниченных количествах? Мое предположение таково. В ходе эволюции человека леса постепенно сменялись саваннами, но плодовитость обезьян, живших в лесу, не уменьшилась. В итоге осталось много лишних обезьян, которым пришлось приспосабливаться к жизни на краю леса, где было все совсем не так, как они привыкли. И тогда нашим предкам пришлось выработать такую коммуникативную систему, которая позволяет сознательно сосредоточивать внимание на чем-то новом, ориентироваться в бесконечных деталях окружающего мира: какой камень годится для орудия, какой не годится, за какой дичью имеет смысл гнаться, а за какой не имеет, какие клубни имеет смысл выкапывать и есть, а какие лучше не надо. К тому же, если жить на границе леса и более открытых пространств, имеет смысл лесные программы поведения тоже не забывать. В итоге в этих условиях формируется новая коммуникативная система, устроенная принципиально иначе, чем коммуникативные системы животных, обращенная к сознанию и порождаемая сознанием, — наш человеческий язык.
Бурлак С. А. Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы. — М: АСТРЕЛЬ CORPUS, 2011.
