1
Лабораторная жизнь (1979)
В октябре 1975 года молодой французский философ приехал в Институт Солка в Сан-Диего. Его звали Брюно Латур. Позднее он напишет, что «ничего не смыслил в естественных науках», а уровень его английского языка был «очень слаб». Около двух лет он наблюдал за работой эндокринологов института, а затем совместно с социологом науки Стивом Вулгаром написал об этом книгу «Лабораторная жизнь». Она вышла в 1979 году и вместе с несколькими другими работами способствовала появлению нового исследовательского поля — этнографии науки.
В противоположность европейско-американскому здравому смыслу, Латур и Вулгар говорят нам, что невозможно изолировать друг от друга: а) производство отдельных реалий; б) производство утверждений об этих реалиях; в) создание технических, инструментальных, человеческих конфигураций и практик, устройств записи, производящих эти реалии и утверждения. Все это производится вместе. Научные реалии приходят только вместе с устройствами записи.
Подробнее об исследованиях Латура и Вулгара читайте в отрывке из книги Джона Ло.
2
Надежда Пандоры (1999)
Онтологический релятивизм относительно новая аксиоматика в теории познания, задающая образ мира как «строительной площадки», на которой множество агентов, человеческих и нечеловеческих, занимаются коллективным производством феноменов. Исследование — это просто один из модусов такого производства. Производимым феноменам акторы (или актанты) стараются придать вес и онтологический статус (так называемая «онтологическая политика»). На вопрос «Где были микробы до Пастера?» онтологический релятивист отвечает: «Там же, где был Пастер до года своего рождения». Иными словами, Пастер не сконструировал эпистемическую оптику для «проявления» микробов — он сделал самих микробов. То есть никаких микробов до Пастера не было.
В «Надежде Пандоры» Латур пишет: «Теперь можно сказать, не впадая в противоречие, и то, что „Микробы были созданы в 1864 году“, и то, что „Они были всегда“. Единственный возможный с точки зрения здравого смысла ответ: „После 1864 года они были всегда“».
О ключевых фигурах, вопросах и главных спорах эпистемологии читайте в материале Виктора Вахштайна.
3
Когда вещи дают отпор (2000)
В статье «Когда вещи дают отпор» Латур доступным языком объясняет основы разработанной им акторно-сетевой теории. В частности, он рассказывает о том, что люди и вещи должны изучаться симметрично, без разделения на субъект и объект. Латур возвращается к примеру с велосипедистом, который, наткнувшись на камень, слетел с велосипеда. Ранее к этому примеру обращался Макс Вебер в своей статье «О некоторых категориях понимающей социологии». По Веберу, этот факт сам по себе есть смена каузальных явлений, и социологу тут нечего сказать.
Однако, как считает Латур, стоит вступить на сцену «полицейскому, страховому агенту, любовнику или доброму самаритянину», сразу же рождается социологический дискурс — событие входит в пределы общественной сферы. Представители STS, утверждает Брюно Латур, не могут согласиться с таким подходом. Они считают эмпирически возможным анализировать механизм велосипеда, дорожное покрытие, геологию камней, психологию ранений и тому подобное, не принимая разделения труда между естественными и общественными науками, основанного на дихотомии материи и общества.
Эту и еще четыре работы по философии техники рекомендует Егор Лавренчук.
4
Где недостающая масса? Социология одной двери (1992)
В чем принципиальное отличие старого доброго самолетного трапа от перехода типа «рукав»? Благодаря рукаву вам не нужно одеваться и нырять в ветер и рев аэродрома, не нужно подниматься по ступенькам трапа, восхищаясь и ужасаясь при виде ожидающего вас крылатого «Титаника». Вы можете пропутешествовать всю свою жизнь, облететь весь мир и ни разу не увидеть перевозящих вас машин иначе как изнутри или через стекло иллюминатора. Трап-рукав «сцепляет» пространство салона напрямую с пространством терминала, превращая их в подобие метро — мир, герметично замкнутый на себя и окончательно освобожденный от внешних условий своего существования. В акторно-сетевой теории Брюно Латура и Джона Ло этот эффект называется «расцеплением», или «распутыванием» (disentangling).
Естественный теоретический позыв — показать в духе Георга Зиммеля, что процессы «расцепления» (disentangling) и «сцепления» (entangling) симметричны. Каждому из них соответствует свое технологическое решение. Работы Латура, напротив, предполагают отказ от такой «диалектической» модели мышления. Нет никакой симметрии между установлением связи и ее разрывом. В «естественном состоянии» все уже связано со всем. Максима технической эволюции — производство разрывов и автономий. Именно поэтому дверь (стеклопакет, обогреватель, кондиционер) обладает чем-то вроде онтологического приоритета в сборке и переборке социального мира.
Как технологии создают границы и «расцепляют» пространство — в статья Виктора Вахштайна.
5
Об интеробъективности (1996)
Для Латура подлинно комплексным является взаимодействие обезьян. Любой примат может вмешаться в действие любого другого. Что отличает взаимодействие людей? «Расцепленность», дислокация, дискретность — то, что Латур вслед за Ирвингом Гофманом называет «фреймированностью». Однако для Гофмана «фрейм» — это обобщенное именование контекста взаимодействия людей. Для Латура же это — двери, перегородки, ширмы, укрытия, стены… Иными словами, все те операторы дискретизации и «расцепления», которые делают возможным «вложение» одних контекстов взаимодействия в другие без всякой их «сцепки».
«Таким образом, — пишет Латур, — всякий раз, когда мы переходим от комплексной социальной жизни обезьян к нашей собственной социальной жизни, нас поражает множество действующих одновременно сил, размещающих соприсутствие в социальных отношениях. Переходя от одного к другому, мы движемся не от простой социальности к комплексной, а от комплексной социальности — к сложной. Эти два прилагательных, хотя и имеют одинаковую этимологию, позволяют провести различие между двумя сравнительно разными формами социального существования. „Комплексное“ означает одновременное наличие во всех взаимодействиях большого числа переменных, которые не могут рассматриваться дискретно. „Сложное“ будет означать последовательное присутствие дискретных переменных, которые могут быть исследованы одна за одной, и сложены друг в друга на манер черного ящика. „Сложное“ точно так же отличается от комплексного, как и простое. Коннотации этих двух слов позволяют нам бороться с предрассудками эволюционистов, которые всегда рисуют медленное движение вперед от обезьяны к человеку по шкале возрастающей комплексности. Мы же, напротив, спускаемся от обезьяны к человеку, от высокой комплексности к высокой сложности. Во всех отношениях наша социальная жизнь кажется менее комплексной, чем у бабуина, но почти всегда более сложной».
О том, как люди кодируют мир, читайте в материале Виктора Вахштайна.
6
Пересборка социального: введение в акторно-сетевую теорию (2005)
Латур занимает самую радикальную позицию в лагере посткритических социологов. Луман стремился спасти «Общество», отказавшись от его устаревших определений, Урри попытался спасти «Социальное», отказавшись от «Общества», Латур не пощадил ни «Общества», ни «Социального». И хотя название его работы — «Пересобирая социальное» — может навести на мысль об удержании и обновлении этой почтенной социологической категории, подобная «реставрация» в планы автора не входит.
Латур возвращается к критическому моменту в истории социологии — противостоянию исследовательских программ Эмиля Дюркгейма и Габриэля Тарда. Именно Дюркгейму принадлежит обособление региона «Социального» в особую онтологическую резервацию, а также эпистемологическое требование «объяснения социального социальным» (так называемое замыкание каузальных рядов). Если Тард принципиально отказывается говорить о социальном в категориях самостоятельных сущностей sui generis (используя вместо «социального» понятие «ассоциации»), Дюркгейм — создатель программы социологизма — прикладывает максимум усилий к вынесению за скобки всего «не-социального»: психологического, физического и тому подобного. Как следствие, сегодня социология оказалась отрезана от мира материальных объектов («вещей») или психологических переживаний («страстей»), требуя от исследователя видеть в любом изучаемом предмете отражение стоящих за ним скрытых социальных сил. Латур провозглашает лозунг «Назад к Тарду!», пытаясь вернуть вещи и страсти в поле социологического интереса, заменив репрессивные категории «Социального» и «Общества» категориями «Ассоциаций» и «Коллективов». В этом дивном мире новой социальной науки не должно быть разделения на мир вещей и мир людей, на мир социального и естественного. Теперь внимание социолога должно быть направлено на прослеживание связей между ними.
Увы, как это часто бывает с посткритической социологией, оборачивающей критический инструментарий социальной науки против нее самой, «революционеры» оказываются гораздо убедительнее в разоблачении устаревших языков описания, нежели в создании новых словарей дисциплины.
Эту и еще четыре книги о критике социологии как науки рекомендует Виктор Вахштайн.
