На мой взгляд, на фоне наличия ряда текстов про медиа, о которых постепенно становится известно относительно широкой аудитории, исследования «цифры» теряются. Иногда причиной становится «излишний» техноцентризм исследователей или спекулятивность их концепций, которые отпугивают даже искушенных читателей новизной или кажущейся чуждостью подходов. В других случаях сказывается отсутствие нормативных академических связей или развитых технологий популяризации научного знания, при отсутствии которых невозможно обеспечить знакомство российского читателя с широким спектром новых авторов и актуализацию знания вообще. Так или иначе, можно зафиксировать формирование слепых пятен в понимании среды, которая определяет современные повседневные социальные, антропологические и прочие практики человека.
В этой подборке я постаралась представить тех авторов, чьи работы сосредоточены на изучении прецедентных видов активности людей, которые продиктованы технологическими особенностями «цифры». Из этих текстов можно экстрагировать и методы, с помощью которых исследователям удается индивидуально настроить баланс между анализом техногенного и социального характера современного пользовательского опыта. В некоторых случаях эти методы становятся основой для целых направлений исследований, чья ключевая ценность заключается в отказе от пресловутого спора о том, в чем отличие концептов «медиа», «интернет» и «цифра», в пользу более внятного и предметного обсуждения.
1
Bruns A. Blogs, Wikipedia, Second Life, and Beyond: From Production to Produsage. Peter Lang Inc., International Academic Publishers, 2008.
Книга австралийского исследователя Акселя Бранса маркирует переход к новому пониманию культуры потребления. В самом общем виде автор постулирует возникновение и фиксацию нового статуса субъекта, участвующего в процессах производства и потребления благ (в виде контента).
Если раньше соответствующие роли оказывались закрепленными за человеком довольно жестко, то теперь, в век открытого программного обеспечения и своего рода зависимости онлайн-сервисов от пользовательского контента, каждый из посетителей Сети одновременно выступает в двух ипостасях. Распространяя фотографии, посты, участвуя в наполнении сайтов вроде «Вики», он (а) действует как продюсер, осуществляющий все процедуры (пре)/(пост)продакшена. С другой стороны, технологически возможность производства специфического контента зависит от используемого софта, без потребления которого невозможны создание и дистрибуция информации в том или ином формате.
Бранс указывает на характерные особенности социального и технологического порядка, делающие практику produsage возможной и даже многообещающей. Эта контаминация социальных ролей возникает на фоне развития технологий, теперь предполагающих широкое вовлечение пользователей в любой процесс принятия решений; трансформации иерархии участников подобных процессов и превращения ее в систему горизонтальных взаимосвязей; а также изменений в представлениях о контенте, цифровых объектах как собственности.
В целом книгу Бранса стоит прочесть как минимум по трем причинам. Здесь можно найти развитие идей предыдущих специалистов в области коммуникаций и онлайн-взаимодействий (например, Г. Дженкинса), а также конкретные примеры, подтверждающие необходимость конструирования более актуальных моделей. Кроме того, внимательное знакомство с концепцией Бранса может привести к открытию других не менее интересных и, возможно, более специализированных исследований, например посвященных процессам совместного однорангового производства.
2
Garde-Hansen J., Hoskins A., Reading A. (ed.). Save as… digital memories. Springer, 2009.
Сборник статей посвящен анализу памяти и припоминания, а также трансформации этих когнитивных и социальных процессов и явлений в цифровой среде. Несмотря на относительно узкую формулировку темы, конкретные статьи посвящены изучению самых разных проблем: идентичности в киберпространстве, специфике существования таких культурных жанров, как биография, в digital-форматах, особенностям wearable memories (например, фотографий, сделанных на камеры смартфонов и оказывающихся все время у автора и/или зрителя под рукой) и так далее.
В книге читателям предлагают проблематизировать те практики, с которыми они знакомы как инсайдеры, пользователи. Замечали ли мы, что переизбыток информации и сопутствующее ему ощущение усталости от цифрового шума идут рука об руку со страхом потерять доступ к бесконечному объему данных, с которым физически невозможно познакомиться в полной мере? Распознавали ли мы в привычке к интернет-серфингу не только проявления прокрастинации, но и следы «культуры комфорта», в которой нормативным считается стремление к созданию безопасных и удобных пространств, а желание обсуждать острые темы и сталкиваться с болью минимизировано и представлено в специально ограниченных полях? Задумывались ли мы о ценности сохранения информации в условиях снижения стоимости хранилищ данных? Что мы думаем об идее цифрового наследия и наследства? Имеем ли мы как пользователи четкое представление о том, что должно происходить с персональными данными после смерти их владельца и, кстати, с онлайн-версиями наших личностей в этой же ситуации?
Все эти вопросы выглядят как фрагменты головоломки, связанные друг с другом не всегда очевидным образом. Ощущение их фундаментальной взаимосвязи, помноженное на множественное понимание цифровых феноменов, порождает стремление последовать за авторами в их сомнениях и поисках. Кстати, знакомство с позицией авторов и редакторов может быть не только увлекательным интеллектуальным путешествием, но и опытом взаимодействия с методологическими основаниями относительно нового исследовательского направления ― Digital Memory Studies.
3
Golumbia D. The Cultural Logic of Computation. Harvard University Press, 2009.
Исследование Дэвида Голамбиа, имевшего десятилетний опыт работы над разработкой программного обеспечения, пожалуй, одно из самых пессимистичных по своей интонации и изначально как будто самое далекое от традиции понимания «цифры», характерной для гуманитарного и социального знания. Впрочем, эта книга представляет важнейший пример проблематизации технологий ― не только как условий для трансформации социального мира, но и как оков, которые обеспечивают витальность некрасивых или по меньшей мере спорных культурных привычек и традиций.
Так, не будучи своего рода цифровым «луддитом», Голамбиа тем не менее ставит вопрос о том, как поменялось представление о культуре, самом «человеческом» по мере все большего принятия компьютинга, нарастания гегемонии вычислительных технологий. В его интерпретации вера в компьютерные и цифровые технологии как нейтральный по своим основаниям продукт научно-технической революции приводит к все большему закреплению существующих властных отношений, а не умножению других способов профессиональной и повседневной жизни. Например, широкое распространение языков программирования, использующих ключевые слова, взятые из английского языка, уже фиксирует новый виток своеобразного «колониализма». Кажется, что автор гиперболизирует социальные и политические эффекты технологий. Однако с его замечанием сложно не согласиться: правила идеологии, которая в книге названа computationalism, провоцируют воспроизводство жестких сценариев коллективного взаимодействия, а также норм управления этими интеракциями.
Позиция Голамбиа, особенно прочитанная через призму антиутопических метафор фантастов и футурологов, провоцирует алармизм в оценке гуманности коллективных практик, опосредованных технологиями. Тем важнее услышать доводы оптимистов, которые соглашаются: да, технологии во многом определяют характер актов совместной деятельности людей. Однако наполнение этой деятельности, смыслы, которые вычитывают люди в эти активности, не всегда подвластны машинному конструированию.
4
Manovich L. Software takes command. A&C Black, 2013.
Эту книгу о роли программного обеспечения в осуществлении современных глобальных экономических, политических и социокультурных порядков стоит читать хотя бы потому, что автор уходит от негативистского описания технологических оснований современного общества или конкретных практик. Используя большую доказательную базу и приводя высказывания своих предшественников и коллег, автор описывает software society, в котором все процессы жизни граждан регламентированы и управляемы с помощью программного обеспечения. По мнению Мановича, ПО ― это связующая субстанция, без которой уже невозможно себе представить функционирование человечества. Мы используем софт, чтобы создавать и распространять культурные артефакты, разные типы и виды культурного опыта, элементы знаний, закреплять привычки к экологичному онлайн-поведению и развивать сервисы, которые помогают настроить больший комфорт жизни в Сети. Кажется, мы уже привыкли к такому положению дел. Но разве применение software, которое основано на бытовом понимании степени его распространения, означает высокую степень рефлексивности пользователей или исследователей?
Приоткрывая тайны работы привычного и только недавно появившегося программного обеспечения, Манович демонстрирует, насколько цифровые элементы современной культуры являются неизученными. Представители социального и гуманитарного знания предпочитают обращать внимание на эффекты использования ПО, но не технические особенности коммуникационной среды. А эксперты Computer Science нередко игнорируют следствия внедрения тех или иных технологий, их вклад в трансформацию социального мира. Или, как мы видели выше, склонны драматизировать возможные последствия технологической революции, забывая о прежнем культурном опыте взаимодействия с подобными объектами.
Это горькое замечание можно было бы рассматривать как упрек науке в целом. Однако гораздо полезнее обратить внимание на представленную в книге методологию Software Studies как направления исследований, гносеологические основания которого немыслимы без опыта критической теории, истории медиа, подходов компьютерных наук и Digital Humanities.
5
Моретти Ф. Дальнее чтение. М.: Издательство Института Гайдара, 2016 (оригинальный текст: Moretti F. Distant reading. Verso, 2013).
Сборник статей итальянского социолога литературы Франко Моретти, в котором собраны тексты за 1994–2011 годы, возможно, неплохо знаком русскоязычной аудитории. Однако, как мне кажется, остается ею недооценен ― именно по причине атрибуции автора как литературоведа. За счет объединения под одной обложкой текстов разных периодов читатель действительно имеет возможность насладиться отсылками к разным опытам изучения мировой литературы, а также стать свидетелем трансформации методик работы с текстами. Впрочем, самым интересным, на мой взгляд, остается артикуляция манифеста «дальнего чтения», который стал одним из важнейших методологических вызовов Моретти в адрес привычным техникам анализа текстовых источников.
Казалось бы, тот подход, что предлагает автор, выглядит вполне резонным. «Что такое литература?» ― спрашивает он. И отвечает: «Это великое непрочитанное». Это сотни и сотни книг, которые по разным причинам не вошли в небольшие каноны, анализ прецедентных элементов которых методом так называемого close reading для представителей разных школ ― от адептов новой критики до любителей деконструкции ― был важен как опорная точка для понимания культур. Однако сам акт формирования канона выглядит авторитарным; его изучение больше говорит об исследователях и практикуемых им подходах, нежели позволяет увидеть историко-культурный контекст. Напротив, дистанцирование от конкретных источников, работа с корпусом текстов вместо единичных примеров письма, в конце концов, применение количественных методов в литературоведческих изысканиях позволяет увидеть элементы, несравнимо большие (или меньшие), чем отдельная книга, ― приемы, характерные для определенного времени или места написания текстов, темы и/или тропы, жанровые системы и так далее.
Дистанцирование оказывается не только принципом, на котором построены авторские методики текстовой аналитики, но и фундаментальной позицией автора. Моретти часто причисляют к представителям цифровой гуманитаристики (направление Digital Humanities, DH), он утверждает, что за этим словосочетанием не стоит никаких сколько-нибудь важных смыслов. Лукавство это или нет ― для ответа на этот вопрос, пожалуй, все-таки стоит прочесть его книгу. Заодно есть шанс убедиться, что вычисление как метод, может, и свидетельствует о зависимости гуманитаристики (как, собственно, и других форм социального и политического) от идеологии компьютинга, но невозможен и не витален без форм интерпретативного знания.
