5 книг о войнах Российской империи

Империя — это война. Элита империи рождается как военная каста. Экономика, дипломатия, а затем и вся бюрократическая машина работают на решение военных задач. Потребности армии и флота неизбежно начинают влиять на социальную структуру общества. Война становится пружиной множества явлений: от технологических инноваций до системных реформ. Потому изучение войн, особенно если речь идет такой огромной и постоянно расширявшей свои границы империи, как Российская, — это ключ к пониманию целого ряда исторических событий и людей, в них вовлеченных.

1

Бобровский П.О. История лейб-гвардии Преображенского полка (1683–1900 гг.) СПб., 1900. Т. 1–4

Один из лучших образчиков чрезвычайно распространенного и востребованного в России жанра полковой истории. Такие книги, посвященные отдельным родам войск или полкам, написанные, как правило, офицерами или военными архивистами, начали появляться еще в первые десятилетия XIX века. К концу столетия число полковых историй достигло уже нескольких сотен. Так сформировалась традиция русского взгляда на собственную военную историю: отданная «на откуп» военным, бывшим военным, а затем и несостоявшимся военным, она превращалась, по меткому замечанию историка Михаила Семевского, в «биографию кафтанов, брюк, штанов, штиблет, сапог, шляп и прочее».

Павел Осипович Бобровский — генерал-лейтенант русской армии и известный военный историк XIX века — посвятил преображенцам четыре тома. Кафтаны и брюки здесь тоже есть, но они не главное. Бобровский при всей скрупулезности перечисленных фактов смог избежать ловушки, в которую попали многие его предшественники, а затем и последователи: он нашел правильный баланс между «вещностью», о которой писал Семевский, и историей полка, понятой как история людей, служивших в нем. Четырехтомник Бобровского содержит многочисленные биографические зарисовки о преображенцах. Представленные вместе, Румянцевы, Бестужевы, Кутузовы, Дурново, Ушаковы, Толстые, Голицыны удивительным образом оказываются шире и полка, и гвардии вообще, а история Бобровского перестает быть только полковой.

2

Ливен Д. Россия против Наполеона: Борьба за Европу, 1807–1814 гг.». М.: РОССПЭН, 2012

Доминик Ливен — историк яркий, читать его — настоящая интеллектуальная радость. В этом смысле «Россия против Наполеона» не только не разочаровывает, но даже превосходит ожидания его постоянного читателя. Родословная исследователя, очевидно, осознается им настолько, что позволяет ему сделать то, на что едва ли решился бы простой смертный: потомок светлейших князей Ливен бросает вызов графу Толстому, создателю грандиозного мифа о войне 1812 года. В этой книге Доминик Ливен предлагает собственную интерпретацию истории наполеоновских походов и собственную же разгадку русских побед. В отличие от Толстого с его «дубиной народной войны», главными творцами победы у Ливена оказываются шпионы, офицеры и лошади. Историк пишет о чрезвычайно эффективной работе русской разведки, при которой переписка Наполеона оказывалась на столе Александра I едва ли не на следующий день, об офицерском корпусе, спаянном корпоративными представлениями, и о лучшей в Европе коннице, которая была способна преодолевать огромные расстояния в самые короткие сроки. В последнем случае он даже предлагает написать «Историю лошадей», на сей раз, очевидно, соперничая с «Холстомером» того же графа-противника. Низвергнуть великого Толстого Ливену, конечно, не удастся, но и его труд, переведенный на несколько языков, стал если не классикой, то интеллектуальным бестселлером последних лет.

3

Persson, Gudrun. Learning from Foreign Wars: Russian Military Thinking, 1859–1873. Solihull, UK: Helion, 2010

Шведская исследовательница Гудрун Перссон написала замечательную работу о русской армии, развитии военного искусства и военной мысли второй половины XIX столетия. Выбрав хронологический отрезок от Крымской войны до введения воинской повинности в России (1874 г.), она рассказала, как после крымских неудач русские учились в Европе технологическим и организационным нововведениям в армии. Чтобы освоить эти знания, не потребовалось нового Великого посольства, хватило и двух десятков военных атташе в Европе и примерно столько же профессоров военных академий в России. Перссон делает то, что до нее почти никто не делал: оценивает информационный поток, созданный между Россией и Европой. Она описывает всю цепочку получения и передачи данных: работу «военных в штатском», как она называет русских атташе, в обязанности которых входило наблюдение за функционированием европейских армий, пересылку докладов в Россию, их обработку в военном министерстве и, наконец, доставку этой информации офицерам военных академий. Перссон удается показать, насколько сложно проходило в русской армии принятие новых технологических, организационных и управленческих установок. Интересно, что, сопоставляя Россию с Европой (прежде всего с Австрией и Пруссией), историк утверждает, что подобная проблема не была специфически русской бедой.

4

Norris, Stephen. A War of Images. Russian popular Prints, Wartime Culture and National Identity (1812–1945). Northern Illinois University Press, 2006

Стивен Норрис видит войну на картинке, причем на картинке, которая висит в простой русской избе. Книга американского историка посвящена военным образам, которые появляются в таком специфическом сегменте народного искусства, как лубок. При этом Норрис изучает популярную военную образность в России двух с половиной столетий, полных как победоносных, так и проигранных войн. Он не боится пересекать границы исторических периодов: ему равным образом интересно и имперское, и советское. Началу XX века — русско-японской и Первой мировой войне — отведены две больших главы. Здесь есть и рассказ о цензуре и государственных попытках контроля того, что и как изображали на лубочных картинках. Жаль лишь, что автор (или, скорее, издатель) не был до конца последователен и книгу о русском лубке книжкой с картинками не назовешь: изображений здесь, к сожалению, не так уж много.

5

Кавтарадзе А.Г. Военные специалисты на службе Республике Советов, 1917–1920 гг. М.: Наука, 1988

О последнем авторе мне писать особенно приятно. Я до сих пор помню, как аспиранткой пришла в Институт российской истории РАН, где была представлена почтенному коллективу «Центра военной истории». Поверх вежливых, но суховатых приветствий я вдруг услышала львиный рык: «Дожили! Женщины подались в военную историю!» У меня сразу же возникла аллюзия с «Гусарской балладой» и кутузовским выкриком: «Без такой подмоги мы б перешибли Бонапарту ноги! И выгоним его с Руси без баб!» В этом был весь Александр Георгиевич. Потомок княжеского рода, артиллерист, разведчик и яркий военный историк, он был экспрессивен и нелицеприятен, отзывчив и щедр, невероятно работоспособен и исключительно профессионален. Он писал о А. В. Суворове и А. П. Ермолове, но настоящее признание ему принесли именно «Военспецы». Для советской историографии прорывом была сама постановка вопроса о службе царских офицеров и генералов в Красной армии. На основе архивных материалов, которых прежде никто не касался, Кавтарадзе подробно проанализировал ситуацию в русской армии накануне революции 1917 года и воссоздал механизм привлечения «бывших» в войсковые подразделения новой республики. Он подсчитал количество военспецов, оказавшихся на разных должностях в РККА, — по его данным, это были десятки тысяч — и показал, как императорские офицеры и генералы стали основой, на которой возникла новая, Красная армия.