Бразилия является не только страной пляжей, футбола, самбы и карнавала. Оказывается, что эта страна — третий в мире рынок пластических операций и Мекка медицинского туризма в области косметической хирургии. В одном из журналов южноамериканскую страну назвали «империей скальпеля», а Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу имеют самое большое число пластических хирургов на душу населения. В других странах считается, что пластика в Бразилии делается достаточно качественно, недорого по сравнению с США и европейскими странами, и всегда есть возможность провести время до операции и реабилитироваться рядом с океаном.
Антрополог Александр Эдмондс отправился в Бразилию для того, чтобы выяснить почему именно в Бразилии женщины ради красоты хотят радикально изменить свое тело: делать липосакцию, подтяжку лица, уменьшение или увеличение частей тела с помощью имплантов. Более 70% косметических вмешательств в Бразилии делают женщины. При этом постоянно расширяется возрастные границы оперируемых; все больше шестнадцатилетних и все больше семидесятилетних делают операции по изменению своего тела и становятся siliconada (сленговый термин обозначающий тех, кто сделал пластическую операцию).
)
В течении нескольких лет Эдмондс беседовал c представительницами высших слоев бразильского общества, с актрисами, телеведущими и танцовщицами самбы, но в фокусе его исследования были также бедные женщины, жительницы фавел, желающие сделать или сделавшие операцию. В Бразилии существуют государственные программы квотирования пластических операций делают в государственных больницах. Женщинам обычно приходиться ждать несколько лет из-за большого числа желающих, стоять в очередях в кабинеты больнице и проходить множество бюрократических процедур. Многие из них готовы терпеть трудности, потому что для бразильских женщин операция — это возможность подтверждения права на красоту, а по сути право на равенством с более успешными представителями других социальных групп.
Вообще говоря, в Бразилии везде чувствуется повышенное внимание к красоте, телу, в первое очередь к женскому телу, и эротике. В колониальный период Бразилия противопоставлялась европейской цивилизации и ассоциировалась с «тропическим Раем, населенным здоровыми и привлекательными обитателями» [Edmonds, 2010, p. 62]. История становления бразильской национальной идентичности связана с деятельностью ученых и деятелей искусства — представителей модернизма в 20-х годах ХХ века, которые приняли активное участие в конструировании таких «народных» феноменов культуры как самба и карнавал с их акцентом на телесности и эротике. Говоря о формировании повышенного интереса к телесной красоте, Эдмондс замечает, что «взгляд на женское тело играет решающую роль в этом поиске модерновой идентичности» [Edmonds, 2010, p. 65].
Бразилия представляет собой сплав рас, в языке существует сложная терминология, обозначающая цвет кожи. Есть термин стигматизации — mulata, или относительно нейтральное слово morena (коричневый), или negro — термин обозначающий гордость за цвет кожи. В отличии, скажем, от США, в Бразилии представители других рас меньше подвергались сегрегации, а активно ассимилировались. В этом смысле смешанные расы и коричневый цвет кожи являются составляющей национальной идентичности и предметом национальной гордости. При это, например, на экранах телевизоров и на страницах газет бразильское общество — это общество, в котором доминируют белые лица.
.
Одним из канонов национальной бразильской красоты является тело, которое можно часто видеть у танцовщиц на карнавале: небольшая грудь, узкие бедра и большие ягодицы. В этом смысле национальной особенностью являются операции не по увеличению, а по уменьшению грудных желез. Женщина Реджина объясняет Эдмондсу свое решение уменьшить грудь: «Потому что маленькие груди создают наилучшую комбинацию с бразильской структурой [тела]. Смотрите, у нее уже большая bunda [сленг — зад] и узкие бедра. Мы отличаемся, например от американок, у которых большие груди. Если у вас большая грудь, то это слишком» [Edmonds, 2010, p. 137-138].
Наиболее распространенным объяснением того, почему женщины прибегают к услугам пластических хирургов, во многом, кстати, культивируемое самими хирургами является то, что изменение тела связано с повышением самооценки. В этом смысле пластическая хирургия считается «терапевтической технологией». Отец бразильской пластической хирургии Иво Питанги называл себя и своих коллег «психологами со скальпелем в руке». После операции во время восстановительного периода и на фоне тех или иных осложнений хирург ведет серьезную психотерапию, связанную с оценкой нового облика у пациента. Помимо страданий от различных осложнений у пациентов может развиваться так называемая дисморфофобия — психическое расстройство, связанное с озабоченностью особенностями или незначительными дефектами тела. Эдмондс подчеркивает, что желания пациентов «формируются через взаимодействие с профессионалами… Терапевтический процесс plástica не просто объективное оценивание дефектов, не пассивное выслушивание „недовольства“; скорее, это переговоры между экспертизой хирурга и тревогами и желаниями пациента» [Edmonds, 2010, p. 100].
Этот важный момент связан с тем, что представление об эстетическом здоровье, а лучше сказать, само эстетическое здоровье, оценка и удовлетворенность обновленным внешним видом конструируется в разговоре врача и пациента. В биомедицине известны случаи, в которых речь идет о совместном конструировании диагноза [Mol, 2002, p. 23-24], здесь же речь идет о результате, об эффекте лечения.
Кроме того, для бразильских женщин пластическая операция представляет собой возможность изменить свою жизнь к лучшему. В Бразилии считается, что сделать пластическую операцию означает принадлежать среднему классу: «Факт, что многие бразильцы делают косметическую хирургию означает, что все больше бразильцев становятся средним классом» [Edmonds, 2010, p. 16].
Итак, во-первых, женщины, считают, что plástica может повлиять на их трудовую мобильность. Другая героиня книги Эдмондса Жизель говорит о жизни после операции «Я была счастлива. И я стала много работать. Я могла делать работу, которую не делала до этого. Например, рекламировать белье» [Edmonds, 2010, p. 106]. Очевидно, пластическая хирургия делает тело объектом притяжения не только мужских взглядов; пластика в Бразилии — мерило экономического и социального успеха, и даже своего рода маркер известности.
«После получения силиконовых имплантов, Кларисса сказала: «Никто в моем кругу не видел plástica до этого. Представляете, какая странность! Они заходят ко мне, говоря «Дай посмотреть, дай посмотреть! Можно потрогать?» [Edmonds, 2010, p. 73].
Пластические операции зачастую совершаются женщинами для обозначения или во время так называемых «ритуалов перехода», определяющих основные этапы женской жизни: взросление, беременность и рождение ребенка, кормление грудью и менопаузу. Часто пластические операции сочетаются со стерилизацией, когда многодетные матери решают радикально изменить не только свой внешний вид. Кроме того, изменение тела оказывается связанным с инициацией переходом во взрослую жизнь, а также с браком, разводом и старением в социальном смысле. Как замечает Эдмондс, «менструация становится точкой отсчета (ground zero) для plastica: минимальный возраст для хирургии рассчитывается с времени первого периода пациентки. После менопаузы, подтяжка лица усиливает самооценку. Изменение контуров тела может совмещаться со стерилизацией.» [Edmonds, 2010, p. 184].
Лиминальность определяет изменения, которые происходят с женщинами после пластических операций. Одна из женщин, с которой беседовал Эдмондс, Татьяна полагает, что plástica повышает женское либидо: «Я уже видела много женщин, делающих пластическую хирургию после ребенка, и потом… они снова забеременели. Прямо после операции. Чувствует себя прекрасной, чудесной, у нее либидо растет в голове и она забеременела!» [Edmonds, 2010, p. 189].
Отношение к пластической хирургии в Бразилии является неоднозначным. Во-первых, plástica является объектом насмешек, иронии и фольклора. Гротескное изображение выражается во множестве сленговых словечек. Наряду с siliconada используют made-in-cirurgia, — «сленговый термин, в котором присутствует игра слов между имплантации, Соединенными Штатами и man-made, — ненатуральной красотой» [Edmonds, 2010, p. 71-72]. Постоянно говорится об опасности процедур для здоровья, о тех или иных осложнениях после операции: «Пластическая хирургия ассоциируется с множеством рисков и осложнений. Липосакция может стать причиной язвы желудка или отека легких. Ткани вокруг грудных имплантов могут твердеть. Подтяжка лица может привести к некрозу кожи и к инфекциям. Кома и смерть всегда являются рискам в процедурах, предполагающих анестезию» [Edmonds, 2010, p. 94]. Кроме того plástica нередко считается банальной и немодной, как среди мужчин так и среди женщин Бразилии.
. В этом смысле тело перестает отождествляться с «Я», и становится чем-то внешним для его носителя.
Итак, с одной стороны тело отчуждается от личности, с другой стороны через пластическую хирургию оно становится предметом любви. В книге «Красивы модерн» юная пациентка пластического хирурга Флавиа смотрит на себя в зеркало и говорит: «Я себе нравлюсь, я люблю себя. Мне нравится смотреть в зеркало и говорить, что я люблю себя, я обожаю себя, я прекрасна» [Edmonds, 2010, p. 237]. Выходит, что отождествление «Я» с телом является ситуативным; каждый раз связь тела и «Я» зависит от разных факторов.
Пластическая хирургия меняет не только тела, но также воздействует на понимание того, что такое тело, в частности меняется базовая оппозиция природы и культуры, определявшая опыт восприятия тела. Если в классическую эпоху косметика, отчасти мода, и другие техники тела считались принадлежащими к культуре, а данное и неизменное тело — к природе, то теперь тело перестает быть естественным объектом, поскольку оно становится предметом заботы и может деформироваться и гибридизироваться. Этнографические данные, представленные в книге «Прекрасный модерн» убедительно показывают, что пластическая хирургия делает тело неопределенным и гибридным объектом.
Данный текст написан при подготовке научно-исследовательской работы «Постгуманистические направления социологических исследований: проблемы и перспективы технотелесной гибридизации» (2015 г., ЦСИ РАНХиГС) и опубликован в расширенной версии в журнале «Социология власти» за (№ 3, 2015 г.).
